С утра политическая активность Григория снова обострилась:
- Надо собрать как можно больше людей, которые не за Путина и убедить их стать против него!
- А с теми, кто за Путина, по твоему, разговаривать бесполезно?
- Только с бабушкой и дедом, а остальных я презираю.
Ну и стал звонить бабушке с жаркими речами. Я попросила ребенка никогда не воспринимать чужое мнение однозначно, даже мое, рассказала о тех матерях, у которых, действительно, следует отнять ребенка, раз уж его за живое зацепила именно эта сфера законотворчества.
- То есть ОН может забрать ребенка, как холодильник какой‑нибудь, так и всю страну заберет? — продолжал недоумевать Гриша. — Надо, чтобы как можно больше людей восстали и свергли ЕГО!
О том, что страну УЖЕ забрали, я промолчала…
Сынок говорил все это очень эмоционально, демонстрируя, что информационные потоки не проходят мимо него: все, что я говорю, даже о такой неинтересной ребенку политике, каким‑то образом оседает в детском мозге. Хотя горячим и тем более воинственным оппозиционером я не была никогда, по крайней мере до сих пор, дома и громко вслух. Или на особенности мышления уже возымело влияние то, что я читаю ему на ночь? Носов, Твен, Крапивин…
“Революционера воспитываешь? — прокомментировал Гришин дедушка, — ну смотри, потом пожалеешь” — сказал мой папа — сын каторжника и репрессированной.
(с)
Ксюша Шашурина
−10
