Большая Тёрка / Мысли /
Отличная статья. Всё просто и доступно объясняется
Открытия в космологии перевернули наши представления о том, как зарождалась Вселенная. Новые теории ставят в тупик неподготовленный ум — одно лишь положение о множественности вселенных чего стоит. Вопросы возникают по всем пунктам этой уже практически признанной всеми инфляционной модели. Алексей Старобинский, главный научный сотрудник Института теоретической физики им. Л. Д. Ландау, и Андрей Линде, профессор Стэнфордского университета, ответили корреспонденту «РР» на некоторые из них
Историю возникновения Вселенной я слышал неоднократно, причем от самого создателя. Нет, не мира, а инфляционной теории, но зато эта теория как раз рождение мира и описывает. Создателя зовут Алексей Старобинский, именно он в 1979 году опубликовал в журнале «Письма в ЖЭТФ» статью о том, как экспериментально узнать, что было до Большого взрыва. Три десятка лет инфляционной теорией занимались многие исследователи: было построено несколько моделей, ее проверили в наблюдениях за реликтовым излучением, и в результате мы имеем следующую картину.
13–14 млрд лет назад наша Вселенная возникла из небольшого пузырька высокоэнергетического вакуума. Размером пузырек был около 1027 сантиметра или на несколько порядков больше, и в нем тогда была сосредоточена вся материя нынешней Вселенной. Той, которую мы сейчас можем видеть.
За доли секунды пузырек многократно раздулся и стал размером уже в сантиметры. Этот процесс назвали инфляцией — раздуванием, отсюда и название теории. Потом Вселенная продолжала расширяться, но уже медленнее. Плотность энергии падала, а сама энергия переходила в другие виды материи, например в вещество. Появились частицы, из них — звезды и галактики. В результате мир пришел к современному состоянию — со звездами, планетами и нами, людьми.
Космологи утверждают, что таких пузырьков, или областей пространства, должно быть много. Они даже придумали термин — мультиверс (мультивселенная). И в этих других пузырьках могут быть физические законы, отличающиеся от наших.
Каждый раз, когда мне приходится пересказывать эту картину, мне задают вопросы, на которые я не умею отвечать. Детские вопросы. Например, такой: «А из чего сделаны стенки нашего пузыря? Как они выглядят?»
Чтобы разобраться со стенками и прочими непредставимыми объектами вселенных, я обратился к двум знаменитым теоретикам инфляционной гипотезы — к уже упоминавшемуся Алексею Старобинскому и к Андрею Линде, создавшему свою модель. Выяснить получилось не очень: создателей по отдельности понять можно, но картинки, которые они рисуют, получаются разными.
— Когда мы переходим от формул к словесным объяснениям, последние очень часто бывают неточными, — сказал мне Алексей Старобинский. — Поэтому нет ничего удивительного в том, что одна и та же формула в словах выглядит по-разному. Причем Андрей старается объяснять понятно, а я как раз не стараюсь. Потом ко мне приходят и говорят: «А вот Андрей Дмитриевич объяснял так просто!» Я отвечаю, что Андрей Дмитриевич для вас слишком все упростил, и не так это все просто.
От себя добавлю, что все-таки речь идет о разных моделях.
Итак, ответы на детские вопросы от двух специалистов по устройству мира.
Андрей Линде:
С самого начала — терминология неудачна. Представьте себе, что у вас есть бесконечная плоскость. Идете себе и идете, нет ни начала, ни конца. Это один вариант того, что думают о Вселенной. Второй вариант — что она как шарик: вот вы идете вдоль глобуса и вернетесь в ту же точку. Ни в том, ни в другом случае нет никакого края. И это для всей Вселенной.
Но что может оказаться? Что вся бесконечная плоскость или сфера, так же как наша Земля, разделена на землю, воду, на горы, озера, то есть на разные части, которые имеют разные свойства. Эти части в некоторых случаях имеют форму пузырька, а могут иметь и более хитрую форму. Свойства внутри пузырька и снаружи могут быть одинаковые, просто геометрия будет другой. А может оказаться, что внутри пузырька существуют какие-то поля, и частицы там взаимодействуют по-другому.
Это означает, например, что для тех людей, которые находятся внутри одного пузырька, есть обычные электромагнитные взаимодействия: лампочки горят, электрические поезда ездят и так далее. В другой части нет таких взаимодействий. Это не означает, что законы физики другие, просто в разных частях Вселенной они реализуются по-разному. Представьте себе озеро, половина замерзла — лед, а другая нет, рыба может плавать. Это одно и то же химическое соединение — вода, но для рыбы огромная разница, твердая она или жидкая. Вселенная может состоять из частей, где действует один фундаментальный закон физики, но реализованон по-разному. А смысл этого дела в том, что другие элементарные частицы будут сталкиваться, рассеиваться, не будет электропоездов… Жизнь другая, но где-то глубоко у нее та же первооснова.
Алексей Старобинский:
Давайте уточним терминологию. Не все пользуются словом «пузырь», я бы сказал, что только Андрей здесь его использует. Более употребительна такая терминология, которая потом переходит в концепцию метавселенной или мультивселенной. Вот была некая инфляционная стадия, а из нее возникло много постинфляционных вселенных. Каждая из них — то же самое, что Андрей зовет пузырем. Это действительно не очень удачное слово, потому что под пузырем мы имеем в виду что-то такое со стенками, а здесь как раз никаких стенок нет. В нашем трехмерном пространстве нет, они есть в четырехмерном.
Модель такая: давайте расчертим лист бумаги на произвольные куски, каждый кусок и будет Вселенная. В трехмерном пространстве, конечно, это кубики будут. Вот где-то внутри одного из таких пространств мы с вами сидим. Это — Вселенная в нашем понимании. В физической энциклопедии, кстати, написано как раз мое определение: Вселенная — это все, что мы можем видеть, и то, что наши отдаленные потомки могут увидеть. Так называемый космологический горизонт. То есть наша отдельная Вселенная — это все, что находится в одном связанном объеме. Но таких вселенных множество.
Андрей Линде:
Одна из простейших моделей такая. Представьте, что есть горка, и вы с горки могли упасть вправо, могли — влево. Чтобы из правого состояния перейти в левое, вам надо сначала на горку вскарабкаться, это трудно, на это энергию надо потратить. Вот если у вас есть половина Вселенной, где вы упали направо, а половина, где упали налево, — значит, между ними обязательно будет стенка.
Можно ли как-то эту стенку представить? Вот справа у вас стоит Вселенная, назовем это так, в красном состоянии, слева — в зеленом. Вы обязательно должны перелезть через какой-тобарьер, чтобы попасть из красного в зеленое. Во многих теориях эти барьеры очень-очень тонкие. То есть стенка — это 10 в минус 30й степени сантиметра или в минус 15й, зависит от теории. Кроме того, эта стенка может не просто стоять, а двигаться, например на вас. Стенке хочется двигаться в ту сторону, где есть выигрыш в энергии, и скорость ее приближается к скорости света.
Она либо на вас несется, как паровоз, эта тоненькая стенка, либо от вас. В обоих случаях вы ее вряд ли увидите. Потому что если она бежит от вас со скоростью света, то когда вы получите от нее какой-то сигнал, она будет очень-очень далеко. Не то чтобы вы ее не увидели совсем, но вы ее увидите не в том месте, где она сейчас. А если она бежит на вас, то она вас ударит, — и больше вы уже ничего и никогда не увидите.
Это только одна из возможностей. Есть и другая: от одного уровня до другого переходы могут быть плавные. Вот идете вы по Вселенной, и у вас потихонечку накапливаются изменения, вы переходите в другую часть, и там плавно становится не так, как у нас.
Пример этого может быть такой. У нас, в нашей части Вселенной, есть материя и нет антиматерии. Потом вы идете дальше и видите, что пришли в то место, где количество материи и антиматерии одинаково. Потом вы пошли дальше, и там — только антиматерия и нет материи. Вы будете жить в другой области, и у вас будет загадка: а почему это в моей области есть только антиматерия и нет материи? Что, антиматерия лучше? А в нашем мире вы будете задаваться вопросом: почему у нас только материя — что, материя лучше? А в глобальной структуре Вселенной есть и то и другое в разных местах.
Алексей Старобинский:
У нее, как я говорил, нет стенок. Вот мы расчертили лист на квадратики, в каждом — Вселенная. В трехмерном мире это будут такие отдельные объемы — одна Вселенная, другая, третья, а между ними будут двумерные плоскости. Вы скажете: «Вот она, стенка пузыря!» Но для нас она уходит на бесконечное расстояние.
Почему так происходит? Потому что инфляционная стадия — время, когда Вселенная очень быстро раздувалась, — в разных местах имеет разную продолжительность. Это условность, конечно, так как абсолютное время мы считать не умеем. Но практическое следствие такое: при приближении к границе время нахождения в инфляционной стадии все больше и больше. А на этой поверхности, которую вы называете стенкой, время инфляции формально бесконечно. Андрей любит говорить о «вечной инфляции».
Из-за этого получается, что расстояние до стенки бесконечно. И от нас бесконечно, и от любого другого места. Нельзя, так сказать, находиться ближе или дальше, нельзя быть на расстоянии, скажем, метр от границы. Метров нет. Поэтому, если мы поместим человека туда, где, нам кажется, он ближе к стенке, то он все равно увидит то же самое, что и здесь. Звезды у него будут образовываться через те же пять миллиардов лет после конца его инфляционной стадии.
Андрей Линде:
В то время, когда инфляционная теория только возникала, мы все думали: «Вселенная сначала была горячая, был Большой взрыв». Потом появилась такая картинка: Вселенная возникла из маленького пузырька вакуума, который очень быстро вырос. Я иногда говорил, что к концу инфляции Вселенная была размером с грейпфрут, но лучше думать, что это такой грейпфрут, из которого вырастают маленькие грейпфрутики, а потом еще другие.
И всю Вселенную лучше представлять как такой бесконечный растущий фрактал. Вы посмотрите на его кусочек и скажете: «О, он не такой уж и большой!» Но таких кусочков может быть много, и один из них может быть красным, другой зеленым, и от красного к зеленому вам нужно идти гораздо больше времени, чем наши 14,5 миллиарда световых лет позволяют. Поэтому вы сейчас их вообще не увидите, они где-то очень далеко. Но они
реально существуют или будут существовать.
Это просто объяснить нормальному человеку: у нас есть один глобус, а потом этот глобус может разбиваться на разные части. Есть Земля, и на ней есть и вода, и леса, и горы — это можно объяснить и понять.
Алексей Старобинский:
Давайте уточним, что мы называем Вселенной. Размер того кружка, который мы видим сейчас, на конец инфляции был порядка сантиметра. Из этого сантиметра Вселенная уже расширялась по инерции. Это было то, что называется Большим взрывом. И сейчас мы видим на 14 миллиардов световых лет в каждую сторону.
Другое дело, что это не есть размер всей Вселенной. Строго говоря, все эти размеры бесконечные. Лучше сказать, что очень близко к границе Вселенная перестает быть однородной. Поэтому нас интересует не вообще все, а размер вот этой однородной части Вселенной. Для этого нужно оценить, где отклонения от однородности станут порядка единицы. Примерно получится е в степени 10 в пятой степени. Это фантастически много. Грубо говоря, с той же точностью это 10 в степени 10 в пятой степени.
Андрей Линде:
Из одной точки в другую вы всегда имеете возможность перейти. Это не то что у вас два воздушных шара, и из одного в другой вы никогда не перескочите. Когда я рисую картинки с пузырями, это одно и то же многообразие, и если бы вы имели сверхсветовую скорость, вы бы все это многообразие оббежали. Нет такого, что вот есть дырка и нет пространства.
То есть всюду пространство есть, но оно такое огромное и условия в разных местах такие разные, что на практике вы никогда из одной части другую не увидите, и никто вам оттуда по телефону не позвонит.
Вы сидите в одном месте и совсем не знаете, что есть еще что-нибудь другое, и думаете: «А я вот вокруг себя погляжу, вся Вселенная такая, во всей Вселенной обязательно должны быть электроны, потому что я вижу их рядом с собой. И в далеких галактиках тоже электроны. И я вижу, что у них константа связи электромагнитная такая же, как у меня, вижу, что пространство справа и слева от нас примерно одинаковое, однородное…» Тогда приходит Эйнштейн и говорит: «Я хочу назвать это все “космологический принцип”, который говорит, что Вселенная должна быть однородная. Почему она должна быть однородная, я не знаю, но открываю окно и вижу всюду одно и то же». Сто лет почти этот принцип существовал.
Сейчас вместо него получается, что в одном месте одно, в другом — другое, но локально кажется, что все одинаково. Считается, что эта локальность — 30 миллиардов световых лет вокруг, потому что мы не можем видеть дальше, чем скорость света, умноженная на возраст Вселенной. Но это на самом деле чуть-чуть не так: с учетом расширения Вселенной мы можем увидеть в два-трираза больше. Касательно всего остального, что за этими границами, то как если бы это был другой мир.
Алексей Старобинский:
В любую точку нашего «куска» мы попасть можем. Но мы не можем попасть в то, что находится за инфляционной стенкой. Те места, где есть инфляция, обладают антигравитационным отталкиванием. Все от всего отталкивается. Иногда неправильно представляют, что, скажем, звезды отталкиваются от звезд. Пустое место от пустого тоже отталкивается. Пустое место и от звезд отталкивается тоже. Вот почему мы не можем стенки достичь: потому что и сама она от нас отталкивается, и нас отталкивает.
Давайте так: что нужно, чтобы выйти из нашей пост инфляционной Вселенной в другую? Пойти назад в прошлое до инфляционной стадии, затем выйти за пределы нашего светового конуса и мгновенно переместиться по пространству, потом уже нормально двигаться в будущее (можно даже сидя на месте). В нашем мире такое невозможно. Я подчеркиваю, как много нужно нарушить, чтобы попасть из одной Вселенной в другую.
Андрей Линде:
В той модели, о которой я говорил, мы обходимся одной нашей Вселенной, одним пузырем. А есть другая фундаментальная возможность — пространственно-временная пена, она существует при сумасшедшей плотности, когда еще нельзя всерьез говорить ни о пространстве, ни о времени.Что-то такое первобытное. Из этого первобытного у вас появился один пузыречек, который вы назвали Вселенной. С моей точки зрения, это будет начало всей мультивселенной. Потом развился другой пузыречек, третий, четвертый… Они — отдельные, друг с другом никогда не соприкасаются, из одного в другой вы никогда не перепрыгнете, они просто разные.
Эта возможность существует, она интересная, но она очень трудная. Потому что она требует, чтобы вы поняли, что такое пространственно-временная пена, как это так, что вселенные существуют, но они не контактируют. В каком смысле они существуют, если они не могут одним и тем же человеком никогда быть в принципе увидены? В каком смысле это часть одного и того же?
Для людей сильных, как Алеша Старобинский, это, может быть, и не такая большая проблема. Он так же легко думает о разных вселенных, как о частях одной и той же…
Но мы идем от простого к сложному. Моя картинка, где есть глобус, — это часть другой картинки. А другая картинка такая: таких глобусов много. И одно другому не противоречит. Более того, если вы еще сделаете шаг назад, вы скажете, что не только глобусов может быть много, но и фундаментальных законов природы. Нет пределов тому, чтобы становиться все более абстрактным.
Алексей Старобинский:
До того как наша Вселенная стала расти, она была частью мультивселенной, еще не распавшейся на отдельные куски. Частью чего-то еще более сложного. В самых простых моделях примерно так: до инфляции опять возникает нечто похожее на старую космологию, которая начинается из сингулярности. Некоторые законы расширения не экспоненциальные, а степенные.
Многие пытаются, и я тоже пытался, получить отскок, то есть что-то сжимающееся… Но не получается… Сложно и требует специальных предположений.
Андрей Линде:
В первой модели инфляции все происходило в том, что называется «ложный вакуум» — такой вакуум с высокой плотностью энергии. Но эта модель не работает. Должно быть какое-то поле, чтобы получить действующую инфляцию.
Алексей Старобинский:
Я избегаю слова «вакуум». Уже сейчас сказать «вакуум» — значит не сказать ничего, потому что видно, что вакуумов очень много. Даже ударились в противоположную крайность: в теории струн вакуумов столько, что человеческой жизни не хватит изучить, и это представляет принципиальную проблему для науки. Я думаю, что в действительности проблемы нет, но решение достаточно сложное.
Вакуумов очень много. И Глинер ввел очень удачное слово «вакуумоподобный». До начала Вселенной был один из таких вакуумов, и сейчас темная энергия представляет собой другое вакуумоподобное состояние.
Андрей Линде:
Это очень непростой вопрос. Чтобы говорить о расширении, вы должны на пространство поставить какие-то точки и сказать, сколько от одной точки до другой. В пустом вакууме нет возможности поставить точки. И даже если вы их ментально поставите куда-то, то кто-то другой придет и скажет: «А я бы поставил точки по-другому».
А если вы имеете Вселенную, в которой некая вещь — скалярное поле — начинает меняться со временем, то способ расставить точки оказывается однозначным. После того как вы их расставили, вы можете сказать, что от одной точки до другой размер пространства увеличивается. И вот это и есть масштабный фактор. Вы взяли две точки и сказали, что через некоторое время расстояние между ними окажется экспоненциально большим. Это имеет определенный наблюдаемый смысл.
Если бы был просто вакуум, очень трудно было бы вообще что-нибудь сказать о том, раздувается Вселенная или нет. Поэтому отчасти первые модели инфляции — то, что придумал Алан Гус, — не работали. В работающих моделях Вселенная, с одной стороны, расширяется почти экспоненциально быстро, а с другой стороны, в ней происходят некоторые изменения: какое-тоскалярное поле едет вниз, имеет скорость… Вы делаете так: берете некий кусочек пространства и смотрите его изначальный размер, например, 10 в минус 30й степени сантиметра. Или 10 в минус 33й — планковская длина. После этого смотрите, какого размера стал этот кусочек через какое-то время. И из-за того, что в этом кусочке есть движение скалярного поля, я могу придать смысл тому, что он меняется.
Алексей Старобинский:
Ответ такой. Свойства пустоты можно узнать так же, как электрическое поле узнавалив семнадцатом-восемнадцатом веках. Его же не видно! Как узнавали? Помещали в это поле тела и смотрели, как они движутся.
Для ранних стадий Вселенной пробные тела трудно найти. Поэтому мы и говорим, что тогда был не истинный вакуум, который по определению что-то такое изотропное… Были малые отклонения. Такие, которые можно рассматривать как пробные тела, — они не влияли на общую кинетику. Их мы и видим — отклонения гравитационного поля от того самого, однородного.
Если говорить о поздних стадиях, то достаточно просто посмотреть. Что такое галактика? Это неоднородность на общем фоне. Кстати, с этой точки зрения мы сами есть малые возмущения с характерным размером порядка полтора-два метра, с характерной массой, скажем, от 50 до 100 килограмм.
И галактики, и мы с вами — те самые пробные тела. Но нужно сказать, что не просто одна галактика удаляется от другой, а все галактики, кроме самых ближайших, удаляются. На больших расстояниях, больше двух-трех мегапарсеков.
Второе. Важно сказать, что они не просто удаляются, а каким образом удаляются. Есть закон Хаббла: скорость удаления пропорциональна расстоянию. Это замечательно тем, что именно R (расстояние) — не R квадрат, не куб, не корень… Чем же этот закон такой замечательный? Только при этом законе нет избранной точки, нет центра у Вселенной. И хотя мы по-прежнемуговорим, что галактики удаляются друг от друга, но поскольку они удаляются одинаково во всех точках, естественно предположить, что расширяется пространство.
Андрей Линде:
Не страшно ли про это думать? А вам не страшно думать о жизни и смерти? Через двадцать лет меня не будет, а может, раньше или, может, позже… А потом скажете: ну вот, страшно думать, так я и не буду. Многие и не думают… Трудно, но когда обнаруживается, что это не просто темнота, через которую нельзя пробраться, а, наоборот, открываются неожиданные возможности понять. И тогда вместо испуга у вас начинается состояние экстаза. Оно нечасто возникает. У меня — пару раз в жизни: вдруг вы понимаете, что весь мир для вас открылся, и вы непременно должны об этом всем рассказать. И если не расскажете, то люди умрут, не понимая. С нашим ограниченным набором возможностей мы, как дети, радуемся, когда обнаруживаем какие-то кусочки правды.
Страшно или не страшно, но пути назад нет для людей, которые умеют с этим разбираться.
Пока что все идет как будто в правильном направлении. Когда мы начали сравнивать вероятности — какая вероятность жить в красной Вселенной по сравнению с синей, — от этих вопросов руки опускались. И тогда картина, что в разных частях разные свойства, стала почти неизбежной. От этого трудно отказаться и идти назад.
Фактически эта вещь такая же идеологическая, как то, что вот мы жили в Советском Союзе и думали, что туда весь мир должен идти, а в США все думали, что мир должен жить в капитализме. А потом оказалось, что можно и так и так. В разных частях мира живут по-разному. Необязательно быть человеком, который говорит: «Только я прав! Только мой бог — самый лучший бог». Эту ограниченность теория множественных вселенных помогает снять. Леша Старобинский про это говорил. Он — великий человек, не даст соврать.
Иллюстрации: Роман Манихин
Фото: архив «РР»
Мой приятель Сергей Сергеевич, выбравшись на кухню в полтретьего ночи, с тоской спросил: «Ну что, дошли уже до антропного принципа? Если не дошли — пойду еще посплю полчаса». К тому моменту мы в энный раз обсудили кота Шредингера и рост энтропии Вселенной, и теперь другой знакомый, прикладной математик Леша, с вызовом интересовался: «Нет, ну ты скажи, что нового делают физики-экспериментаторы?»
– Коллайдер — раз, сверхпроводники — два, термояд — три. Что еще? — Я вяло отбивался заголовками свежих препринтов и тут вдруг понял, что мой приятель Леша прав. На физическом горизонте, кроме проектов-долгостроев родом из 80х, ничего масштабного нет. И не будет еще долго.
Ситуация неожиданно напомнила мне один древний эпизод, с которым наши предки справились,а современники-ученые на этом месте споткнулись. В книге Джареда Даймонда «Ружья, микробы и сталь» рассказывается, почему древние люди не одомашнили слонов и дубы. Хотя, казалось бы, слон — это и транспортное средство, и несколько тонн питательного мяса. Ну а желуди после умелой селекции стали бы крупными и съедобными. Просто слону требуется лет пятнадцать, чтобы достигнуть зрелости, а дуб дает первые желуди десять лет спустя. Так что, если вам нужен дубовый сад, где пасутся слоны, приготовьтесь потратить на это полжизни, забыв про все остальное. И учтите, что у первобытных людей жизнь была не в пример короче.
Современная экспериментальная физика — эхо очередного романтического порыва приручить слонов. Причем целое стадо разом.
В 60е перед человечеством замаячили сказочные перспективы. Управляемый термоядерный синтез обещал много дешевой энергии из ничего. Сверхпроводимость при комнатной температуре — провода, по которым электричество будет циркулировать вечно и без потерь. Синхрофазотроны (они же коллайдеры) — море невиданных атомов и частиц. Только все три стихии были дикими и капризными и требовали как минимум дрессировки. Оставалось всего ничего: созвать тысячи экспериментаторов и построить приборы ценой в миллиарды, которые лет через десять-пятнадцать должны были всех осчастливить.
Время шло, и каждая проблема-слон уткнулась в неизбежное препятствие. Сверхпроводники по-прежнему теряют свои свойства при температуре намного ниже нуля, а токамаки, где идет термоядерный синтез, пока ни разу не выдали больше энергии, чем было в них закачано. И человечество раз за разом отвечает на вызов новыми коллайдерами и токамаками. ITER, международный экспериментальный термоядерный реактор, задумали в 1985м, а достроят в лучшем случае к 2018му. Про Большой адронный коллайдер все знают и так.
Есть старая банальность из экономики: бедные делаются беднее, богатые — богаче. Математики называют это положительной обратной связью. Если экспериментальную установку размером со стадион обслуживают десять тысяч ученых, кому, как не им, выделять деньги, когда государство вспоминает про науку? И кому, как не им, доверить строительство новой и более мощной — размером с пять стадионов?
Хрестоматийный пример — история нанотехнологий в США (которая, похоже, повторится в России). Тридцатисемилетний инженер Эрик Дрекслер защитил в MIT (Массачусетском технологическом институте) диссертацию, которую сразу же издали под заголовком «Машины созидания». Эта книга, где рассказывалось, как механизмы из считанных атомов изменят нашу жизнь, стала бестселлером. Так публика познакомилась с идеей нанотехнологий.
Талантливого футуролога заметил Эл Гор (будущий вице-президент США и лауреат Нобелевской премии мира), который позвал его сделать доклад в сенате. Нанотеху выделили немыслимые деньги, и в США стали плодиться кафедры и институты нанотехнологий. Когда оказалось, что по сложным физическим причинам шестеренки из атомов не крутятся, а собрать их не так просто, сворачивать проект никто не стал. В 2003м Джордж Буш выделил нанотехнологам еще три с лишним миллиарда долларов — разве что в новой программе наноинициатив давались чуть более осторожные обещания.
Снова экскурс в зоологию: слоны взрослеют в пятнадцать, а умирают в восемьдесят. Стадо из зрелых особей легко затопчет любую живность в загоне. Непрофильная физика становится маргинальной: тот же архив препринтов arxiv.org отводит геофизике, оптике и гидродинамике одну общую рубрику, а разным аспектам коллайдерных наук — целых шесть. Так выглядит курятник на фоне загона со слонами.
Мы не знаем, будет ли у внуков по сверхпроводящим проводам течь термоядерный ток, зато понятно, что идти в физики им будет скучнее, чем в зоотехники.
Ирина Морозовская, психолог:
Что такое бессознательное – это одна из самых интересных тем, о которой я сейчас разговариваю, потому что принято думать об этом человекe то первое, что он прочитал об этом. Если он прочитал Фрейда, то вот для него это темная, стихийная сила, если он прочитал Юнга, то это набор архетипов или постъюнгианский, а для меня – это устройство психического организма изнутри, то есть- это некий набор органов и функций, которые не видны снаружи. Но я могу не то, чтобы предполагать, а твердо быть уверенной, что они там есть. Вот, например, если человек пришел ко мне на прием, то я могу предполагать, что, хотя сейчас этого я, совершенно, не вижу, но внутри у него бьется сердце, есть, как минимум, одна почка и одно легкое, печень, желудок и много-много кровеносных сосудов, и как-то предполагать, где, чего. Вот, для меня, это вся та внутренняя упаковка психики человека, которая не видна. Она может болеть, она может начинать болеть внезапно, как сердечный, там, приступ или астма, но она ни в коем случае не хаотическая, она так же систематизирована в организм, как для врачей систематизированы внутренние органы.
Они могут быть там разной формы, разного видосостояния, но они там, во-первых, есть и, во-вторых, есть известные пределы, в которых они там могут быть. Я-то считаю, что вообще процентов 90, а чтобы не больше, всех решений и всего, чем живет человек по-настоящему, это то, что делает бессознательное и принимается. Я уверена, что мыслительные процессы, особенно творческие, особенно там, где приходит новая идея, где что-то нерутинное и немеханическое, а где ты должен сделать что-то новое, притом, что людям кажется, что это сознательное, потому, что они думают и ищут, что совершается эта работа в бессознательном, а потом оттуда всплывает или доставляется уже в осознаваемую часть. Я уверена, что все, что относится к категориям любви и ненависти, к категориям дружбы, и все, что происходит по линии настоящего комфорта, оценку всего этого и работу по созданию или крах в этой работе - это бессознательное, а мы уже как-то обдумываем результаты, нравятся они нам или не нравятся. То есть, я думаю, что ко всему этому у нас есть, вот, принтер для распечатки полученных результатов в виде мыслей. Ну, вот, что мысли, которые мы получили, это результат, который после работы бессознательного, как системного блока, нам вышел на экран. Мы его можем распечатать, мы пользуемся, ну, что в бессознательном делается вся работа по нашей жизни. Некоторые решения, которые чисто логические, чисто рассудочные, они могут быть приняты без надлежащего прислушивания к бессознательному. И оно и расположено по всему телу, не только в голове, вот, то, что люди говорят «чую печенкой, селезенкой» или «ноги куда-то идут, а куда-то не идут» - это все подсказки бессознательного. Бывает достаточно дать человеку понятие об уважении к этим подсказкам, o том, что надо это слушать, как жизнь человека становится гораздо комфортнее, потому что эти подсказки бывают вроде бы по мелочам, но очень ценными. Древние люди, которые жили в мифологическом пласте, тоже, живущие у нас в бессознательном и объяснявшие свои действия причинами, которые нам могут показать смешными, на самом деле, обычно, были в достаточно хорошем контакте с бессознательным, и, как бы они это не называли, лучше считывали поднимающиеся оттуда импульсы.
Конечно, бессознательное, как и всюду, в политической деятельности есть, и вы знаете, когда я смотрю на грамотное политическое выступление какого-то деятеля, то мне всегда ни то, что интересно, мне всегда бывает и безынтереса понятно, кто из моих коллег за этим стоит. Причем, профессионалы, вот, бессознательного. В свое время, еще на предвыборной избирательной компании Путина, вот в предыдущих выборах, горжусь тем, что я угадала группу коллег, кстати, ровно, «эриксонианцев» моих, которые настроили там некоторые вещи касательно имиджа, это было сделано очень грамотно. Или иногда я с сожалением и досадой думаю, если человек мне кажется неплохим, что вот было бы хорошо и нужно сделать то-то и то-то. Насколько я знаю, политики давно и качественно во всех странах мира пользуются услугами психологов, которые в этом случаи вежливо называются имиджмейкеры-консультанты или как-то еще, и если у них хватает мудрости слушаться, то их дела, по крайней мере, предвыборные, идут гораздо лучше. А вот что бывает, когда цель достигнута? Могут быть и вещи грустные, то есть советы консультантов кажутся невыполнимыми под давлением реальной обстановки. Ими начинают пренебрегать или просто говорят, что мавры, сделавшие свое дело, могут уходить по рабочим местам, и тогда начинается худо и печально для всех, кто зависим теперь в той или иной степени от сферы действий политиков. Из украинских политиков мне симпатичней всего Тигипко, за которого я и голосовала на президентских выборах, потому что он демонстрирует полное единство того, что он говорит сознательно в речах и того, что он в это время показывает на бессознательном плане. Исходя из того, что я вижу о Тимошенко – я ее боюсь. Я ее честно и откровенно боюсь, потому что там видна работа, и эта работа небезопасна для тех, кто может оказаться под властью.
Если мы поговорим о природе человека и о том, насколько она неизменна, а насколько может изменяться, и насколько на это может повлиять, нынешний прогресс, наличие компьютера, то, кажется мне, очень просто. Если говорят, что Бог создал человека по образу и подобию, и это не вполне доказано, о том, что человек создал компьютер по своему образу и подобию, и многие компьютерные процессы просто настолько отчетливо моделируют наше бессознательное, что гораздо проще объяснить то, что происходит именно этими категориями. Это для меня очевидно – человек меняется, а изменения эти затрагивают то, что он пользуется все больше и больше тем, что раньше спало. Человек создан с огромной избыточностью. Что-то из того, чем он пользуется, его деформирует. Стопа человека, носящего обувь и который с детства, с годиков двух, ходит в ботиночках, сильно отличается от стопы дикарей, которые ее никогда не одевали, ну-вот, мы выбрали носить обувь со всеми вытекающими. Разум человека, живущего при информационных технологиях и имеющего огромные возможности для впитывания за считанные секунды, добывания информации, которая раньше бы долго переписывалась, конечно, отличается тем, что гораздо больше востребовано то, что не было востребовано раньше. Я думаю, что человек, в некоторой своей основе, в структуре, в анатомической, может быть, неизменен. То есть, что он не вырастил себе ни крылья, ни жабры, и его бессознательное, в этом плане, тоже - а вот в том, что говорят, пишут, и это уже общее место, насколько небольшим процентом своих возможностей человек пользуется, это справедливо и под нынешнюю жизнь . Человек начинает пользоваться тем, в чем раньше никогда не было нужды. Для того чтобы с ней справиться, это занимает его время, из-за этого, он, может быть, он не развивает что-то другое, что раньше бы развил, то есть, физическую память. Как во времена древних греков, люди заучивали наизусть «Илиаду», «Одиссею» и так далее, сейчас это вроде бы не надо, времени на это не тратится, поэтому одни остаются неразвиты вещи, но их можно было бы развить, если этим заняться, но зато развиваются другие, третьи и четвертые, о которых раньше и понятия не имели. Вот я и думаю, что лучшее, что мы можем сделать - это во всем, что происходит сейчас, помогать человеку развиваться без большого насилия над собой, с минимальным и с максимальным уютом, от ощущения себя,как о развивающейся личности, а не как от урода, монстра, нелюдя или мутанта. Очень популярны сейчас сравнения, что игровые, что в фантастике, людей с нечеловеческими или, отчасти, нечеловеческими существами. И можно, воспользовавшись этим, целую кучу всякой психотерапевтической работы провернуть, но, вот, справедливо и то, и другое: и о неизменности природы, и о том, что теперешний человек очень и очень отличается о тех, что были тогда. А вот можно ли пользоваться наработками тогдашнего? Знаете, если мы пользуемся поэзией, безо всякого ущерба для поэзии, и многим из литературы, то можно пользоваться и внутренним опытом.
постмодерн, для мозга, социология, В мире
Борис Кагарлицкий, социолог, директор Института глобализации и социальных движений:
Идеология с какого-то момента обязательно превращается в стиль. Это, в общем, практически неизбежная вещь и, кстати говоря, это происходит и с победившими идеологиями и с побежденными идеологиями, если только они достаточно сильны. И с того момента, как это становится уже элементом стиля, дальше вступает при капитализме в дело другой фактор – это рынок, то есть стиль можно продать. Собственно говоря, и идеологию можно продать до известной степени, но уже не так, да. Идеологию нельзя продать в розницу, по частям, по элементам, да. Вот, когда идеология превращается в стиль, ее можно продавать в розницу и по частям, маленькими кусочками, вот, вы знаете, отвесьте мне Че Гевары на два кило, да. Вы все раздробили на сегменты, и эти сегменты продаются, обмениваются, имеют цену, которая может повышаться и понижаться, в зависимости от спроса. То есть, в этом смысле, капитализм представляет собой невероятно мощную систему, которая переваривает буквально все, что угодно. Система убивает любую инициативу, по большому счету.
Если эта инициатива, вроде бы, первоначально очень радикальна, враждебна системе и так далее, через какое-то время система пропускает через сито, вот этих вот, коммерческих, рыночных процессов, и полностью происходит обеззараживание, что ли, вот этой инициативы, так сказать. Как вот детонатор вынули, да, а бомба осталась. Она такая красивая, круглая, такая, блестит, отполированная – детонатор вынут, она, все равно, не взорвется. И потом, бомбочки можно продавать, из них делать зажигалки, что еще можно делать? Вот тут, то же самое. В этом смысле, капитализм, через массовое тиражирование образа Че и целого ряда других образов, снимает их в качестве угрозы, в качестве мобилизующей силы, в качестве объединяющей силы, потому что много купленных за деньги маек с Че Геварой – это не объединяющее, это, наоборот, в какой-то степени, но не разделяющее, а фрагментирующее явление. Происходит фрагментация, а не объединение. Система очень мощна до тех пор, пока вы признаете определенные правила игры. И когда вы пытаетесь играть либо по ее логике, либо пытаться ее логику обыграть с помощью какой-то другой хитрой логики, но система не работает там, где вы идете в отказ, что называется. Когда вы просто оказываетесь играть в определенные игры, тогда с вами ничего нельзя сделать. В этом смысле, с таким гламурным радикализмом, система справилась совершенно идеально. То есть, как только вас заставили играть по правилам гламура – вы, сто процентов, проиграли. Хотя, на первых порах, вам кажется, как здорово - ваши идеи, ваши образы, ваши символы, вот они тут тиражируются, все их носят и так далее. Потом вы понимаете, что они, конечно, тиражируются и все их подхватывают, но при этом не ухватывают смысла. И, наоборот, вы уже сами теперь не можете объяснить смысл этих образов, по тому, что они уже полностью лишены всякого смысла. То есть, кто такой Че Гевара? Ну, бородатый мужик с сигарой. Или, а кто такой Че Гевара? А, это мужик, которого на кепках изображают и на майках. И вы потом будите долго объяснять что-то там про Боливию, про Кубу, про Анголу. Люди будут с большим интересом слушать, но что-то не- понятное, ни то, ни то, ни то.… Но есть еще один нюанс, конечно, жизнь должна порождать и порождает новых героев, новые образы. И почему cубкоманданте Маркос, как мы помним, был без лица? Потому что, лицо можно превратить в символ, в икону, поэтому cубкоманданте Маркос появлялся на всех фотографиях только вот в этом шлеме закрытом, где были видны только глаза и, иногда, трубка, которую он курил. И через какое-то время, мы вдруг видим, что уже вот этот образ радикала с закрытым лицом, с прорезью для глаз, сам становится неким коммерческим образом. Значит, соответственно, единственный способ с этим бороться, это постоянно выдвигать какие-то новые инициативы, новые идеи и новые образы, быстрее, чем система успеет их переварить – это один ответ, а второй ответ – это реальное массовое движение. То есть, когда людьми, действительно, овладели какие-то идеи. Причем не идеалистические, хотя это звучит, может быть, странно, даже не идеалистические идеи, а идеи очень простые, то есть пресловутые «Землю- крестьянам!», «Мир-народам!» - это была очень конкретная идея. «Штык в землю – пошел домой, забрал землю у помещика» - с этим, как раз, ничего нельзя сделать, потому что здесь сыграть с символами – бесполезно. Это не символы: «штык в землю» - это конкретно, «отнял землю у помещика» - это конкретно, а вот когда начинают работать вот эти конкретные идеи, завязаны конкретный интерес, конкретное действие, вот тут игра в гламур, игра в символы она ничего не дает. И, собственно говоря, именно потому "Че Гевара" или "Cерп и молот", или "большевизм", "Ленин" и так далее, становятся, если угодно, гламурными атрибутами, что они отсоединены от конкретного политического действия, они уже остались нам как некий символ прошлого. Мы имеем дело либо с тем, что люди потребляют тот или иной образ бессмысленно и, вообще, не отдают себе отчет, что они купили, почему они купили эту майку? Ну, потому что майка хорошая. Это один вариант. И, кстати, он достаточно массовый вариант. Либо вариант, который наводит, гораздо, хуже, когда человек надел майку с "Че Геварой" и считает, что все – его долг перед обществом уже выполнен, он уже герой. Ну, как минимум, если не герой, то борец, а если не борец, то, как минимум, порядочный человек, у которого есть правильные идеалы. И все – дальше жизнь, как жизнь, дальше все по-старому. Он же не стал жить, как Че Гевара после этого. Ну, или не как Че Гевара, но во всяком случаи, как те люди, которые шли за Че Геварой, те, кто это образ восприняли первоначально в качестве некого идеала. Он не бросил вызов обществу, он ничем не рискует, он ни от чего не отказывается, он, наоборот, только приобретает, но при этом совесть у него чиста. У него нет никаких моральных проблем, и в этом смысле, ситуация даже хуже, повторяю, лучше бы он ходил в галстуке, в пиджаке и одет клерком, как положено, и страдал бы морально, что, что-то он делает не так. И тогда он был бы не безнадежен, тогда бы у него была бы возможность, впоследствии, совершить какой-то поступок. А вот когда ты откупился, закрыл тему, то тогда уже все – вопрос более-менее снят. И поэтому, конечно, гламур – это страшное оружие, это страшное оружие правящего класса, правящей системы. А другое дело, что гламур не всесилен, надо это понимать тоже. Жизнь не может быть тотальным гламуром, даже для средних слоев, даже для благополучных людей, не говоря о том, что есть куча народу, жизнь которых глобализации не поддается. Просто по причине того, что у них доходов таких нет, условий жизни таких нет, и Слава Богу. Вот поэтому, я думаю, что гламур – это, конечно, очень страшно, но это победимо.
Борис Межуев, шеф-редактор "Русского журнала", кандидат философских наук МГУ:
"День философии", который назначен "Юнеско", связан с тем, что эта организация (Юнеско), объявила этот год "Годом философии". Ну и естественно, где год философии, там и день философии. Так случилось, что вот это событие, празднование Всемирного дня философии, совпало с неприятной историей вокруг Института философии. Но интересно другое, что вот эти события совпали, на мой взгляд, с очень таким небывалым на моей памяти общественным запросом на философию. Сам это спор вокруг института философии... Понимаете, это не единственный институт академический, который был перемещён, или, требование перемещения которого возниклo в последние годы. И вдруг этот спор об институте философии в блогосфере стал одной из самых живых тем. Возникло философское кафе, которое возглавил Александр Морозов, выпускник вечернего отделения нашего факультета, известный публицист и религиовед.
Мы замечаем, что очень много общественных каких-то конфликтов, общественных событий, так или иначе продуцируемых выпускниками философского факультета. Кроме этого, стало заметно, что возникло какое-то общественное брожение именно вокруг философии. Это заставляет задуматься о состоянии философии. Во-первых, мы видим, что возникают какие-то неформальные философские объединения. Вот эти люди начинают говорить о том, что их деятельность тоже имеет некоторое философское значение, и может без учёта их работы, их опыта, расцвет философии уже невозможен. С чем это связанно? Мне кажется, кроме многих других причин, это связанно с двумя вещами. Во-первых философия, вообще говоря, никогда не развивается сама по себе. Очень редко, когда она развивается сама по себе. Она всегда развивается в каком-то связанном контексте. Чаще всего, в истории Европы, она была связана с прогрессом,c развитием науки. Философия, в какой-то степени, была вначале служанкой теологии в средние века, а потом, в новое время, стала служанкой во многом, науки. Помните, с чего начинается новая философия? С Декарта, потом с Канта, т.е вопросы о том, как, возможнo, наука. С религиозной философией в России произошла большая проблема. Не возникло вот такого плотного, мощного соединения философии и религии, какой возник, скажем, в католицизме, где просто существует официальная католическая философия - философия Фомы Аквинского. Вот такой официальной философии в православии не возникло, что может и не плохо, для прогресса и развития будущей религиозной философской мысли.
Взаимодействие с наукой оказалось очень сложной, потому что, после краха Советского Союза, российская фундаментальная наука переживает гораздо более тяжелый кризис, чем философия. Что остаётся? И вот это мне кажется, очень интересно. Остаётся политика. Вот, действительно, откуда может возникнуть новое философское возрождение в России, откуда она, просто не может, а скорее всего возникнет- это из политической философии. Именно поэтому, именно политическая философия, сейчас мы замечаем, находится вот на передовой общественного внимания. Отчасти это связанно с тем, что у России появился некий новый политический опыт, которого никогда не было: это уже не имперский опыт, это не опыт империи. На мой взгляд, одна из характеристик вот этой старой русской философии заключалась в том, что это была имперская философия. Это была философия, ориентированная на мышление в контексте всемирности, универсальности. У нас появился некий новый не имперский политический опыт, опыт национальной России, опыт суверенной России. Вот этот новый опыт России, конечно, требует какого-то философского осмысления, требует какого-то философского понимания и нового языка, который, на самом деле, внутри русской философии до сих пор не был выработан. Но между тем, он вполне был выработан внутри западной философии, скажем, политической философии современности, которая, собственно говоря, и называется философией модерна. Tут целый ряд мыслителей, от Бекона до Канта. Внутри Европы эта философия сейчас переживает период такой деконструкции и внутреннего переживания и отвержения, но для России сейчас она актуальна так, как не была актуальна в 19-ом веке.
Достоевский, когда он выдвинул свою русскую идею, он, конечно, хотел подчеркнуть, что русская идея - она такая всемирная, универсальная, в отличие от европейских идей, которые связаны с утверждением своего конкретно национального мироустройства. Вот сейчас нам необходимо переосмыслить русскую идею таким образом, чтобы обосновать наше неимперское национальное существование. Это сделать непросто, и здесь без философии не обойтись, потому что мы видим, что и власть, и общество находятся в затруднении перед тем, чтобы перейти на этот новый язык. И для нас стоит сейчас задача ценностного освоениея и присвоения модерна. Т.е понять те ценности, на которых модерн основан. Собственно, опять же, здесь без философии не обойтись,- это первое, что я хотел сказать.
Второе, что я хотел бы сказать по поводу актуальности и востребовательности философии, заключается в том, что есть ещё один важный момент. Он заключается в том, что впервые за очень долгое время, впервые, я думаю, за лет 200, русское общество находится в состоянии полной дезориентации. Видно, что оно хочет перемен, видно, что оно недовольно статус-кво, видно, что все хотят каких-то, как сказал президент России, "вперёд". Все хотят куда-то двигаться, и никто толком не знает, куда двигаться. Раньше были какие-то общества-цели: либерализм, социализм, отмена шестой статьи Kонституции, переход к стандартно-западному устройству. Мы видим, что сейчас совершенно не так. Отсюда тяготение к философии, тяготение к непростым ответам, в том числе, для создания обществом самих себя, осознание той власти, с которой обществу приходится иметь дело, понять, что это за власть, необходимость её. Понимание, осмысление одновременно означает и позитивную трансформацию. Вот сейчас русское общество находится именно в ситуации необходимости какого-то интеллектуально-философского движения, в том числе, чтобы понять "а куда, собственно, движется общество?" Я имею ввиду даже не только русское общество, но и общество, как таковое.
Мне кажется, что русская философия неизбежно будет носить форму некой остроумной философии, мы будем, конечно, отличаться от континентальной философии, от, по крайней мере тех ее постмодернистских проявлений, которые наиболее популярны сейчас. Более того, в постмодернизме мы сейчас неизбежно будем видеть опасность. Некоторый элемент той эволюции модерна, который для нас всегда будет неприемлем. Важно понять, я считаю, это важная задача сегодня: почему, вот эта цивилизация модерна, которая дошла, действительно, до каких-то предельных оснований политики, которая смогла выразить практически эти предельные основания политики, создать общество, в котором человек максимально, наверное, независим от власти, чем было до этого. Тем не менее, это общество осознало, что эти ценностные основания, в которых оно покоилось, оказались неадекватными. В России нет такого понимания, мы не понимаем постмодерн. А почему мы не понимаем постмодерн? Потому что мы модерн не понимаем. Мы сможем понять постмодерн только тогда, когда мы поймём модерн. Причём самое главное мне кажется, для нас будет, понять причину падения Запада, в это вот болото постмодерна, чтобы самому не совершить этот роковой шаг. Просто мы не понимаем, в чём собственно проблема, я считаю, что это один из важных фактов. А почему мы не очень понимаем? Да потому что, мы, так сказать, не пережили. То есть мы понимаем, что такое Кант, мы понимаем, что это такое, ну все сдают эти самые экзамены, но мы это не пережили, мы не пережили вот эту глубинную проблему автономии личности, у нас нет этого опыта протестантизма, опыта викторианства, разумеется, викторианство было после Канта в конце 19-го века, но, тем не менее, это один тип сознания, мышления. Вот это чувство необходимости отстаивания себя, как такой целостной, подчинённой только себе личности, вне всего внешнего, что тебе могут давать законы, правила поведения и так далее.
У Достоевского, кстати говоря, есть интересные моменты, где он показывает насколько вот такой тип человека, тип вот этой атомизированной индивидуальной личности не очень близок русскому сознанию. Вот я считаю, что об этом повесть "Игрок". Там явно показано, насколько вот этот вот англичанин, все-таки это не русский тип человека, вот наш, он, наоборот, все время кидает деньги на рулетку и всё время хочет зависеть от случайности. Он всё время не просто полагается на авось, он исходит из некоторого априорного доверия к миру, доверия к игре сил, к жизни, к природе. Тот тип, который принципиально противоположен вот этому типу викторианского, кантианского человека. У нас это ещё глубинная проблема, а уже разложение этого человека, из понимания,насколько в нём всё не так просто, возникает Ницше. И у нас это не пережито, понимаете, у нас это не осознано, не осмысленно. Главная задача перед нами именно сейчас состоит именно в том, чтобы, условно говоря, понять Канта, и не сделать шаг, который приведёт к этому страшному падению, в ту философию, которая открывается вслед за Ницше. Эта философия, она порождает тот тип постхристианской Европы, тот тип постхристианского человечества, в который, собственно говоря, и превращается Европа, что, я думаю, будет спустя какое-то определённое время, не сразу, и не быстро... Очень негативное последствие, в том числе для либеральных европейских институтов, которые сформированы были в эпоху модерна, на ценностных основаниях модерна, на философском базисе модерна. И по мере разрушения этого модерна, конечно, будет движение в сторону отказа от этих институтов, во имя каких-то, возможно, новых институтов, но, несомненно, не тех, которые мы пытаемся строить у нас.
для мозга, социология, !!!Ахтунг!!!, В мире, !!!ВНИМАНИЕ!!!
.
Это обзорный курс. Читается уже почти выпускникам. Курс прочитан для 4 курса социологического факультета МГУ в 2008 году. Дальнейшее самостоятельное изучение подробностей приветствуется.
.
СМОТРЕТЬ или ЧИТАТЬ или СКАЧАТЬ КУРС ЛЕКЦИЙ
Лекция № 1 Структуралистская топика социологии
Часть 1. Философские основания классической социологии. Основные авторы и направления Итог • Аристотель: от логоса к логике
Скачать видеозапись лекции №1 в формате flv. . Лекция №2 Социология воображения Часть 1. Семинар Eranos. Предпосылки возникновения социологии воображения• Разработка теории воображения. • Ричард Вильгельм – «Книга Перемен» • Рудольф Отто – концепция сакрального • Карл Кереньи – новое открытие греческой мифологии • Мирча Элиаде – вечное возвращение • Анри Корбен – mundus imaginalis • Адольф Портман – неотения • Поль Раден – фигура трикстера • Гершом Шолем – структура еврейской каббалы • Мартин Бубер – философия хасидизма • Вольфанг Эрнст Паули – синхроничность и спин • Гастон Башляр – теоретик науки и грез • Жорж Дюмезиль – трехфункциональная гипотеза социального класса • Клод-Леви Стросс – мифологика • Жильбер Дюран – разработка социологии воображения Часть 2. Антропологические структуры воображаемого: статус мифоса и антропологический траект • Дюран от топики к теории (гранд-теория социологии воображаемого) • Статус l'imaginaire: его первичность • Понятие «антропологического траекта» • Имажинэр и смерть • Статус мифоса/динамика мифоса • Режимы и группы внутри имажинэр diurne/nocturne Часть 3. Diurne, «дневной режим»/героические мифы • Постуральность • Смерть как другое • Дуализм и триада • Социальные аспекты режима диурна • Мускулиноидность Часть 4. Nocturne, «ночной режим»: мистические мифы • Эвфемизм • Мистическая группа мифов • Доминанта ноктюрна • Режим матерей • Чаша как эвфемизация бездны • Антифраза • Золото-экскременты • Проглатывающий-проглоченный • Глишроидность (эпилептоидность) • Идентичность как альтеритас • Феминоиды Часть 5. Режим ноктюрна 2: драматические мифы • Режим драмы как умеренный эвфемизм • Копулятивная доминанта • Символы синтетической группы • Драматическая идентичность • Мир невест • Миф о прогрессе и Прометее • Драматические феминоиды • Синтония Часть 6. Объяснение логоса через мифос • Социум как проекция режима диурна • Прогресс как миф • Режимы и социальные классы • Объяснение гетеротелии и сбоев в работе социального логоса • Этнос и мифологические режимы Приложение. Режимы бессознательного и фигуры риторики • Риторическая антитеза в режиме диурна • Плеоназм и закон тождества • Гипербола и ее нелогичность • Эвфемизм как феминоидный язык • Антилогия • Катахреза • Литота • Гипотипоз • Эналлага • Гипербат • Мифокритика, мифоанализ и мифодология Примечания Скачать видеозапись лекции №2 в формате flv.
. Часть 1. Премодерн-Модерн-Постмодерн – структура исторической синтагмы западного общества Часть 3. Время знаменателя Скачать видеозапись лекции №3 в формате flv. .Лекция №4 Социум как пространственное явление Часть 1. Пространство как метод. Социальная структура Скачать видеозапись лекции №4 в формате flv. . Лекция №5 Социальная антропология Часть 1 Homo sociologicus Скачать видеозапись лекции №5 в формате flv. . Лекция №6 Социология политических идеологий Часть 1. Идеология и ее социологическое значение Скачать видеозапись лекции №6 в формате flv. . Часть 1. Определение этноса и смежные понятия Скачать видеозапись лекции №7 в формате flv. . Лекция №8 Социология господства Часть 1. Политика как власть. Структура и стихия власти Часть 4. Структура политической власти в исторической синтагме
Скачать видеозапись лекции №8 в формате flv. . Часть 1. Определение религии. Сакральное и профанное Скачать видеозапись лекции №9 в формате flv. . Часть 1. Гендер и его роль в социуме Скачать видеозапись лекции №10 в формате flv. . Часть 1. Социология фазового перехода
|
.
.
что делать?, просто о сложном, для мозга, В мире, Для всех
Программа
Он историк моды, если кто не знает
Эх! Как же недостаёт многим и многим, называющим себя патриотами, такого же глубинного понимания нашей идентичности, русскости, если хотите.
для мозга, просто о сложном, Повод задуматься, Для всех
Александр Дугин, философ:
Я подготовил такой спецкурс в рамках работы на социологическом факультете - новаторский, инновационный курс, который можно назвать как «Социология воображения». Этот совершенно особый взгляд на социологическую дисциплину, на социологическую методику, в общем, вытекает из трудов европейских философов структуралистов, из определенных психоаналитических школ, из истории религии, которые изучали человеческий факт, человеческое явление как особую реальность, находящуюся между субъектом и объектом. Т.е. это взгляд на человека не с рационалистической точки зрения. Вернее, человек рассматривается как существо сложное, как «траект», если использовать термин Жильбера Дюрана. "Траект" – это значит не субъект и не объект, это то, что между ними. Даже Платон, уже рационалистическая модель Платона, Декарт и даже Сартр, экзистенциалист, все рассматривали воображение, как то, что находится между познающей, рациональной, логостной частью человека и объективным внешним миром, которая лишь либо искажает, либо, наоборот, верно передает ощущения. Сторонники структурализма и психоанализа, и вот этой социологии воображения, о которой я говорю, пересмотрели отношение к воображению и сказали: «Наоборот, воображение первично». Воображение - это то, что находится между – «траект», но то, что само воображает себе субъект и воображает себе объект. Воображение - это не пассивная инстанция, которая замутняет реальность, а наоборот - активная, смыслообразующая, логообразующая и одновременно образующая саму реальность, сам мир. Вот из этой матрицы воображения вытекает, как рациональная деятельность, структурируемая на одном полюсе, так и наше восприятие внешнего мира на другом полюсе.
Все это не просто философская или психоаналитическая конструкция, но все это может быть применено к социологическим исследованиям. В таком случае, если применить методы социологии воображения к исследованию общества, мы получим рассмотрение общества одновременно на двух этажах. На одном этаже происходят рациональные действия: и логический выбор, и ответственность, человек там ответственный, сознательный, рациональный, бодрствующий. Но параллельно с этим, на втором этаже того же самого человека ведется совершенно иная деятельность. Деятельность того, что Фрейд назвал сновидением – это образы, мифы, предрассудки, ощущения, сбои функционирования языка. Скажем, связь языка не только с рационально-грамматическими конструкциями, но и с подразумеваниями, и с ассоциациями, с оговорками. Особенно ясно это проявляется в речи шизофреников. Вот этот субвербальный язык, который представляет собой не полное смешение всего, не полный беспорядок, а своеобразный порядок, но только порядок иной, нежели порядок упорядоченной речи. Если рассматривать человека таким образом как двойственное явление, как одну и ту же ось, на которую проецируется сразу две реальности: сознательное и бессознательное, рациональное и иррациональное и если выстроить структуру этого иррационального функционирования человека, то мы получим как бы двойную социологию. С одной стороны рациональная система поведения, прекрасно озвученная классической социологией, с другой стороны им, каждому из этих социологических методов, явлений или концептов подыскивается их иррациональный аналог. И если мы внимательней присмотримся к этому невидимому для рационального сознания, но гигантскому миру ощущений, воображений, которые действуют параллельно нашему рассудку, мы увидим совершенно в другом свете общество.
Общество получит дополнительное измерение, глубинное измерение. Т.е. эту социологию воображения можно назвать, по аналогии с психологией Юнга, социологией глубин. На самом деле психологи обратили внимание, что человек видит сны не только ночью, не только когда он спит. Ночью, когда делать нечего, естественно мы смотрим сны. А днем мы смотрим сны, но они забиваются более яркими ощущениями уже структурированными в логосе. Оказывается, что вот эта вторая параллельная часть нашей жизни, т.е. наши сновидения в состоянии бодрствования, аффектируют, в том числе, и социальные институты, и наше поведение, и наши модели социализации, наши модели поведения, наше распределение гендерных или классовых стратификаций, гендерных ролей, наши статусы и наши роли. Но мы, в обычной социологии, рассматриваем только рациональный уровень. Вот социология воображения предлагает открыть дополнительное измерение и показать, что существует, например, еще параллельно персона как выражение его бессознательных человеческих энергий. Таким образом, мы получаем как бы общество несравнимо более богатое. На этой предпосылке основан тот спецкурс, который я читаю на социологическом факультете. И дальше, исходя из этой модели, все классические темы социологии, все это рассматривается еще в этом дополнительном сновиденческом, мифологическом ключе.
Кстати, это дает нам новый взгляд на структуру нашего общества. Позволяет легко понять такие парадоксы: как у нас, например, поддерживают Медведева и Путина 71-72% и приблизительно такой же - 69% считают, что власть в стране негодная. Вот в чисто рациональном обществе не может быть – поддерживать власть, которая считается негодной – это абсурд. Потому что либо нам она нравится – значит она годна, либо она нам не нравится - значит она негодна. У нас – она нам нравится, но она нам негодна. Рационального объяснения этому нет. С точки зрения логоса,- это взаимоконфликтующие модели: либо да, либо нет, либо ноль, либо один. Законы логики Аристотеля, их никто не отменял. А в русском обществе – нет. У нас там то ли один, то ли ноль, и это нормально. И все в этом живут, с этим считаются. Кажется, загадка русской души. Может быть загадка русской души, но она отгадывается с помощью социологии воображения. Т.е. как расшифровать этот конкретный пример? Путин и Медведев, мы оцениваем их в рамках патронолистской модели нашего мифологического сознания. Они для нас родители. Разве мы скажем о своем отце, что нам он не нравится? Нет. Мы скажем, что отец – все-таки отец, фигура. Проецируя модель отца на Путина, на руководителя, мы говорим: «Да, я ставлю ему зачет – он отец». Работает один уровень социологический. А на втором уровне мы думаем: «А что этот отец нам собственно дал? В принципе, мог бы и получше, а так вообще никуда не годится». Но он уже тут осмысляется как менеджер. Путин же предлагал считать себя менеджером. Вот он и говорит: «А как менеджеру тебе двойка, а как отец, ну как ни крути, куда же я без тебя». Вот вам объяснение социологического опроса, который, в противном случае, заставляет задуматься о том, что либо этот опрос подделали, либо у нас народ идиот. А у нас народ не идиот, просто надо подходить с точки зрения социологии воображения: что параллельно мы видим сон и мы пробудились. Эти два элемента в обществе, особенно в российском обществе, постоянно переключаются. Когда ты обращаешься к чему-то, ты не знаешь, то ли это галлюцинация, то ли это сновидение, то ли это реальность. И все мы от этого чрезвычайно интересны. Наше общество идеальный объект для того, чтобы изучать его с помощью методов социологии воображения. Здесь постоянно сон переходит в явь, а рациональная модель незаметно тихо-тихо соскальзывает в чистую галлюцинацию или в бред. И вот наблюдать за таким бурлящим обменом рационального и иррационального, логического и мифологического, представляет, на мой взгляд, одну из самых страстных, увлекательных задач. Социология итак дисциплина очень интересная и веселая, а так ее можно сделать настолько привлекательной, что я думаю, что если студенты, сейчас посмотрим на первых выпусках, войдут во вкус такого анализа, я думаю, что у нас будет бум социологического образования, потому что так глубоко и одновременно многомерно, и в общем доброжелательно изучать то бредоватое общество, в котором мы живем, это действительно интересно. Можно в нем найти правильные маршруты, можно как-то упорядочить тот занимательный, а подчас совсем не занимательный хаос, в котором мы находимся. А дальше можно применить этот принцип социологии воображения и к другим обществам, и он кстати блестяще будет работать и в Европе, и в Америке. Тем более, что такие лаборатории социологии воображения с 50-ых годов так или иначе существуют практически во всех европейских странах и с успехом занимаются определенного рода разработками. Может быть, это не так очевидно для них, потому что у них общество более рациональное, на порядок менее бредовое, чем наше. А у нас это может стать дисциплиной "пар экселянс", т.е. в принципе, если мы хотим что-то понять в мире, в котором мы живем, лучше инструментария, чем социология воображения, мы просто не найдем.
просто о сложном, для мозга, традиция, что делать?, что происходит?, В мире, Для всех
Что представляет собой консерватизм на самом деле? Чем консерватизм отличается от традиционализма? Как разделить между собой ценности, которые следует сохранять? Где среди них временные, а где вечные? Михаил Леонтьев рассказывает о том, почему именно сегодня консерватизм так востребован политиками.
экономический кризис, для мозга, что происходит?, что делать?, В мире, Повод задуматься, Серьезное, просто о сложном, Для всех
Этот прогноз не экономический, а социально-политический, поэтому не ищите там курсы валют и масштаб падения в отдельных отраслях.
Автор: Михаил Хазин
Прогноз на наступивший, 2010 год должен, традиционно для нашего сайта, начинаться с анализа прогноза на год предыдущий, 2009, но он, к сожалению, так и не был написан. К этому было много причин, но главной из них стала особенность прогноза на год 2008, который мы сейчас вкратце и обсудим. Этот прогноз предполагал, что появление нового президента страны неминуемо вызовет обострение внутриэлитных противоречий, которое к тому же будет накладываться на рост экономических проблем. Все это вместе должно было рано или поздно вызвать разрушение элитного консенсуса о недопущении «выхода» внутриэлитных противоречий за пределы узкого круга посвященных.
В прогнозе предполагалось, что это может произойти в 2008 году, однако уверенности в этом не было. И причиной отказа от написания прогноза на 2009 год было как раз то, что соответствующие процессы шли очень медленно и принципиально новых соображений о развитии событий в стране, даже через год, привести бы не удалось, а заниматься анализом слухов и сплетен или, тем более, инсайдерской информации, не хотелось. Часть из них появлялась на Форуме, часть – в других текстах, но базовая ситуация оставалась неизменной.
А вот почему события развивались медленно, сказать стоит. Дело все в том, что в рамках той версии мирового разделения труда, которая сложилась к середине 2000-х годов, Россия прочно заняла место поставщика ресурсов, в первую очередь, энергетических. А значит, ресурс ее прочности, во многом, зависел от резервов, накопленных в рамках продажи нефти и газа, а также полученных в качестве кредитов от иностранных банков под залог российских активов. Напомню, что собственно «острая» часть мирового экономического кризиса началась в августе 2007 года, всего за несколько месяцев до написания обсуждаемого прогноза на 2008 год, а первая «дефляционная волна» началась через 9 месяцев после его опубликования, так что вопрос о стратегии элиты «Западного» глобального проекта в рамках кризиса на тот момент еще был открыт.
В реальности оказалось, что был выбран вариант откладывания всех вопросов «на потом», все резервы были брошены на сохранение status quo. А поскольку, чуть ли не единственным, реальным резервом была эмиссия, она откровенно зашкаливала за все более или менее разумные рамки. При этом даже после начала дефляционной стадии политика не изменилась, увеличился только масштаб эмиссии. Напечатанные деньги требовали места приложения, как следствие, раздувались новые пузыри, при этом традиционные варианты, фондовый рынок и недвижимость, уже пребывали в критической ситуации (вообще, рост фондового рынка в условиях дефляции крайне мало вероятен). И значительная часть эмиссионной ликвидности устремилась в нефтяной сектор, повышая мировые цены до заоблачных высот и позволяя российскому руководству быстро увеличивать «подушку безопасности».
Как следствие, и российская элита, правда, уже после опубликования «Прогноза для России на 2008 год», получила техническую возможность отложить решение всех проблем «на потом». И, естественно, эту возможность отыграла, что называется, «по полной программе». Естественно именно потому, что над нею все время довлеет опасность выхода внутренних конфликтов на уровень всего общества, угроза, которая почти наверняка реализуется в случае реальных действий по борьбе с кризисом. И наложившиеся на этот страх ощущения, что имеющимися деньгами можно «залить» любые проблемы, создало текущую ситуацию, которую условно можно назвать сильно затянувшейся переходной стадией. Как и в 2000 году, «старый» президент окружил нового своими людьми, причем даже еще более плотно, чем тогда. Прошло целых полтора года с момента выборов, прежде чем Медведев осмелился заменить только одного ключевого «игрока» путинской кремлевской команды: главного кадровика Осипова.
Именно это ощущение «неограниченности» финансовых ресурсов и позволило Путину не испугаться публичной ответственности и все-таки, вопреки прогнозу, пойти на пост председателя правительства. Хотя не исключено, что свою роль сыграл как раз страх, опасения того, что Медведев, точнее, окружающие его лица, могут «наломать дров» с точки зрения обострения внутриэлитных конфликтов. Но вот концепция «тихой гавани» на фоне уже начавшейся дефляционной стадии мирового кризиса – это уже явно ощущение «неограниченности ресурсов», как и поддержка за счет государственных ресурсов обанкротившихся олигархов и коррумпированных госчиновников. Поскольку именно ради интересов последних государственные банки якобы «поддерживали» фондовый рынок, на самом деле выкупая де-факто принадлежащие этим самым чиновникам пакеты акций, позволяя им сохранить незаконные накопления.
И именно это ощущение «неисчерпаемости» резервов создало в 2009 году модель «ресурсной поддержки» бюджета, когда в условиях колоссального дефицита региональных бюджетов и Пенсионного фонда, они стали тупофинансироваться за счет средств резервных фондов. Тупо – потому что под саму систему было заложено несколько очень серьезных мин.
Собственно говоря, мины эти стали следствием тех самых внутриэлитных противоречий, о которых писалось в прогнозе. Только за счет резервов они так и остались на элитном уровне, консенсус, о котором я писал два года назад, так и не был разрушен, как раз из-за резкого роста «подушки безопасности» и созданной за этот счет иллюзий. Первой проблемой стало обострение противоречий по линии «Западники» - остальное общество. В «Прогнозе для России на 2007» год я много писал о структуре российской элиты и о том, что современные «западники» получили «мандат» на власть именно потому, что опирались на внешние для России силы – элиту «Западного» проекта. В 2000 году этот мандат был несколько изменен, но, одновременно и подкреплен, приходом Путина, «команда» которого, выросшая в 70-е-80-е годы, была плотно заражена концепцией «конвергенции». В результате произошло некоторое разделение: «чистые» западники, «монетарные реформаторы», стали отвечать за экономическую политику страны, а силовики-«конвергенщики» - за внешнюю политику и внутреннюю идеологию.
Когда дело касалось других элитных групп, они действовали слаженно и четко: реформа армии, окончательно ликвидирующая армейскую элиту, как основу патриотического самосознания в любой стране мира, создание «псевдопатриотических» идеологических форм, усиление борьбы с «культом личности Сталина», жесткое ущемление, в первую очередь, по бюджетному направлению, региональных элит. Отметим, что эти схватки были дополнены проблемами по разделению доходов. Армия и «оборонщики» традиционно «кормились» из бюджета и тут у «западников» были все шансы – они просто разворовывали бюджет до его поступления на счета конкретных организаций. Регионалов лишили источников для пополнения собственных бюджетов, посадив на «федеральную иглу», но зато милостиво разрешили им (пока) сохранять высокие цены на недвижимости, не реструктурируя отрасль.
В то же время, резкое падение экономики с конца 2008 года полностью разрушило легенду о «тихой заводи», падение производства и фондового рынка у нас оказалось самым сильным в мире. Авторитет Сталина (который в данном случае выступает как символ, уже вошедший в общественный архетип, хотя только совсем недавно умерли последние два человека, которых назначал на должности непосредственно Сталин: Николай Константинович Байбаков и Тихон Николаевич Хренников) непрерывно растет. Резко усиливаются патриотические настроения в обществе, которое все чаще и чаще противопоставляет себя власти. Особенно это видно в реакции на откровенные и циничные преступления представителей этой самой власти: гаишников, которые в пьяном виде сбивают на пешеходных переходах детей и беременных женщин, милиционеров, которые устраивают бойни на улицах, чиновников и судейских, которые в своем мздоимстве превышают все возможные в стабильном обществе пределы. Результаты последних, тотально фальсифицированных, региональных выборов в этом смысле тоже подлили масла в огонь.
При этом никаких мер противодействия этим явлениям государство не оказывает. Отдельные публичные выступления руководителей страны только вызывают раздражение, поскольку радикально противоречат фактам. Не исключено, что именно это раздражение привело к тому, что фактически единственным элементом государственной политики стал постоянный рост социальных расходов, прежде всего, повышение пенсий. В любом случае, пока это напряжение еще явно не дошло до той степени, когда люди выходят на улицы, но в случае резкого падения уровня жизни и отдельных провокаций со стороны некоторых представителей элиты, ситуация может стремительно изменится.
Вторым элементом противоречий стало усложнение отношений между «либерал-реформаторами» и «силовиками-конвергенщиками», особенно после избрания Медведева президентом. Поскольку «конвергентные» элиты, ориентированные на «реальные» ценности, естественным образом сконцентрировались вокруг Путина, «либерал-реформаторы» (или, как их называют у нас на сайте, «либерасты») начали «кучковаться» вокруг нового Президента.
И хотя их активность носит, во многом, чисто пиарный характер (в том числе ради получения «Западных» грантов), легенды об их влиянии возникают достаточно часто. Например, замечательная гипотеза о том, что визит президента США в Москву летом 2009 года, был вызван активностью ряда прозападных структур в окружении Медведева, которые убедили своих американских корреспондентов (кураторов?), что личное присутствие Обамы «подвигнет» Медведева на снятие Путина с поста премьера. Тут, как говориться, за что купил, за то и продаю, но, se non e vero, e ben trovato, то есть «пусть это и не правда, но хорошо придумано».
Классическим примером противоречия стала кредитно-денежная политика. На первом этапе развития кризиса Игнатьев и Кудрин продолжали политику «currency board», дополненную элементами «инфляционного таргетирования», то есть борьбой с инфляцией. В условиях падения жизненного уровня населения и спроса, вообще говоря, во всех нормальных странах происходит дефляция, но у нас в рамках «элитного консенсуса», было принято решение о повышении тарифов естественных монополий. Именно их рост вызывает инфляцию, с которой борется Центральный банк.
Поскольку повышение тарифов увеличивает инфляцию издержек, бороться с ней монетарными методами бессмысленно, и по этой причине ЦБ начал борьбу за повышение курса рубля. В конце 2008 года он явно «недодевальвировал» рубль, а в 2009 году начал откровенно его усиливать, что позволяло уменьшить стоимость импорта и, как следствие, сократить рост цен для потребителей. Но результатом этой политики стало быстрое падение конкурентоспособности отечественных производителей, с резким падением промышленности и ВВП, создаваемого в реальном секторе. Из-за этого конфликт «либерал-реформаторов» и всех остальных элит, региональных в том числе, существенно усилился. Даже силовики-«конвергенты» в узких кругах выражали недовольство такой политикой, кроме того, именно им пришлось начать работу по предотвращению социального недовольства в «моногородах», особенно болезненно страдающих от такой политики.
Некоторое прозрение началось летом 2009 года, когда против такой политики начали возражать даже заместители министра финансов, на сегодня - главного экономического идеолога страны. А к концу года пагубность этой политики признал и сам министр Кудрин, фактически дезавуировав все свои теоретические рассуждения последних двух лет. Беда только в том, что никакой альтернативной политики пока у «западников» нет.
Еще одним элитным конфликтом, который играет важную объективную роль в стране, но практически пока не осознается руководителями страны, является противоречие между приматом «западных» интересов в деле определения экономической стратегии государства и реальными интересами государственной власти. Ни Игнатьев, ни Кудрин, скорее всего, не являются прямыми агентами США или Уолл-стрита, но будучи наследниками Гайдара и Чубайса, они не имеют и не собираются иметь собственный экономический «штаб», полностью в этом отношении полагаясь на «идейно близких» аналитиков Уолл-стрита. А последний находится в остром противоречии с руководством США в части выбора сценария развития экономики на текущий год: дефляционного или инфляционного.
Для устойчивости современной российской власти категорически более выгоден сценарий инфляционный, поскольку при нем цены на нефть как минимум не будут падать а, скорее всего, будут расти, причем быстрее, чем цены на критически важный для нас импорт. А вот в дефляционном сценарии все наоборот. При этом экономический блок российской власти делает все, чтобы на практике реализовался сценарий дефляционный. Я не могу утверждать, рефлексируют ли это противоречие Игнатьевым и Кудриным, или нет, но Путин и Медведев явно пока не осознали этой «мины», подложенный под само основанием их (и всей российской элиты) власти. А ведь это противоречие будет только усиливаться, по мере развития мирового кризиса.
Не вдаваясь в дальнейшие детали протекающих сегодня конфликтов, которые до сих пор так и не вышли из чисто внутриэлитной конфигурации, считаю, что пора перейти собственно к прогнозу на 2010 год.
Прежде всего, нужно отметить, что уникальный момент начала мирового кризиса (уникальный с точки зрения возможности разорвать нашу позорную энергетическую зависимость от мировой экономики) мы глупейшим образом упустили, что, как отмечено выше, признал даже главный виновник этой ошибки, министр финансов Кудрин. Как следствие, тот момент, когда можно было на фоне общей паники резко усилить закрытость наших рынков и начать стимулирование импортозамещения, был пропущен. Более того, за это время, прежде всего, в рамках G20, нас заставили подписать целую кучу обязательств по поддержанию открытости рынков. В том числе, декларацию о недопустимости девальвации валюты, что существенно сократило наши возможности по купированию кризиса.
За это время мы также сократили существующие свободные валютные резервы, но тут более или менее полной информации не существует. В частности, не известно, насколько связаны те ресурсы, которые мы держим в иностранных банках, с теми кредитами, которые эти же (или дружественные им) банки выдали российским предприятиям. Кроме того, в течение 2009 года активно шла реструктуризация корпоративного долга российских компаний перед западными кредиторами. Суть этой реструктуризации состояла в том, что кредиторы отказывались от получения российских залоговых активов (резко упавших в цене в процессе кризиса) и готовы были отложить платежи в обмен на получение живых денег. Это облегчило текущее состояние крупных российских предприятий, однако насколько такие соглашения обусловлены текущими курсовыми параметрами – большой вопрос.
В любом случае, на сегодня девальвация уже не даст того эффекта для производителей, который был возможен год – полтора назад. Последнее означает, что поддержание уровня социальных расходов (главный приоритет современной власти!) может сегодня быть достигнуто только за счет использования резервных фондов. На первом этапе – бюджетных, но потом дело дойдет и до резервов ЦБ: чистая рублевая эмиссия неминуемо будет обменивается на валюту. Сейчас для этого используется та валюта, которая формально покрывает бюджетные фонды Минфина, но когда она закончится, придется использовать резервы ЦБ или перейти к политике перманентной девальвации рубля. Избежать этого в условиях постоянной эмиссии будет невозможно: источников покрытия дефицита бюджета больше нет (без радикального изменения экономической политики), сокращать дефицит значит резко усиливать социальную напряженность.
Кроме того, подавляющее большинство мировых производителей уже поняли, что совокупный спрос будет падать. Пока эта мысль еще не успела войти в их головы, можно было втихаря «отрезать» от мировых рынков кусочек процентов так в 5, максимальную возможную на сегодня долю России. Поскольку ожидаемый всеми рост мировых рынков сбыта все равно перекрывал это сокращение с лихвой. Сегодня всё иначе: когда рынки падают, каждый потребитель – на счету, и отдавать его каким-то мифическим «российским производителям» никто не собирается. Не то чтобы это было совсем невозможно, но сопротивление придется преодолевать колоссальное.
Есть только одна возможность для того, чтобы провести девальвацию и защитить-таки отечественные рынки, – резкое падение мировых цен на нефть. Тут сработает, так сказать, «объективный фактор», и никто возражать не сможет, точнее, эти возражения можно будет просто не принимать во внимание. Но для этого необходимо, чтобы мировая экономика пошла по дефляционному, а не по инфляционному сценарию. В этом случае еще в 2010 году мировые цены на нефть резко (возможно, до $35–40 за баррель) упадут, и девальвация станет возможной. А вот в случае альтернативного, инфляционного сценария все будет иначе – цены на нефть будут расти.
Это, вроде бы, делает дефляционный сценарий приемлемым для российского руководства (чем ослабляет описанное в первой части элитное противоречие), однако это не совсем так. Дело в том, что в отличие от 1998-99 годов, девальвация рубля быстрого облегчения не принесет. Тогда еще существовали сохранившиеся со времен СССР полные цепочки производства от сырья до конечного продукта, которые позволяли в условиях падения национальной валюты вытеснить импорт. Сегодня их уже нет практически нигде (даже в оборонке) – так или иначе, или ремонт оборудования, или комплектующие, или сырье приходится закупать за границей.
Это значит, что для повышения эффективности нашей экономики и роста доходов бюджета (не зря же именно Кудрин завопил об ошибочности своей же экономической политики в 2008–2009 гг. – у него просто резко упали поступления в бюджет) придется вкладывать довольно значительные средства. У частников их нет – они задыхаются под грудой набранных в «счастливые 2000-е» долгов перед западными финансовыми структурами, и что с ними делать в условиях падения доходов – большой вопрос. Олигархи, например, решают этот вопрос банальным способом, единственным, который они освоили за последнее 15 лет: просят деньги у государства. Про кредиты со стороны российских банков даже говорить глупо – Центробанк делает все, чтобы брать такие кредиты было невозможно. Кроме того, нарастающий в условиях падения мирового спроса импорт по демпинговым ценам будет (частично или полностью) «съедать» преимущество российских предприятий, появляющееся в условиях дефляции.
Значит, остается государство. У него деньги есть, но оно категорически не умеет с ними обращаться. Точнее, на протяжении многих лет оно считало, что единственный правильный способ работы с деньгами – это распределить их среди «своих». Для системы, выросшей из совершенно преступной и абсолютно аморальной приватизации, это естественно, но беда в том, что «свои», как показал опыт последних двух лет, абсолютно неспособны к конструктивной работе. Начиная со времен приватизации (а значительная часть российских чиновников прошла эту «школу», а все остальные видели или, как минимум, слышали, как на ней обогатились «реформаторы») все чиновники точно знают, что идеальный вариант работы – это торговать той частью государства, которая досталась им в управление. Соответственно, крупный бизнес (который тоже в большинстве вырос из приватизации) тоже понимает, что проще дать взятку чиновнику и получить «кусок», чем медленно и тяжело осваивать бюджетные деньги (при этом все время «подкармливая» надзирающих чиновников).
Фактически, все сказанное означает, что дефляция не сможет дать серьезного эффекта до тех пор, пока у государства есть ресурс, то есть те самые резервы, о которых речь шла выше. Мы просто будем под вопли о «модернизации» и «инновации» проедать остатки этих ресурсов, скорость пополнения которых будет все время падать, поскольку будет падать спрос на мировых рынках. А когда ресурсы, в т. ч. и валютные, закончатся совсем (скорее всего, это будет уже за пределами 2010 года), то станет совсем плохо. Грубо говоря, как в 1998 году, но только не на несколько месяцев, а на годы.
В общем, конечно, для общества в целом дефляционный сценарий лучше, чем инфляционный. Да, жить станет хуже чуть ли не завтра, но зато появится шанс на то, что в современной российской элите начнется острый конфликт, который приведет к смене управленческой модели - до того, как начнется русский бунт – бессмысленный и беспощадный. Потому что если цены на нефть не упадут или даже станут расти, то наши власти ничего менять не станут. В общем, лучше ужасный конец, чем ужас без конца. Беда только в том, что продолжение ситуации для нашей элиты, в отличие от народа, ужасом не является.
Но и самого элитного конфликта – недостаточно. Потому что людей, которые что-то могут сделать, мало, и неинтересно им воевать с ворами и коррупционерами, а значит, во власть они просто так не пойдут. Да и делать им там особо нечего, поскольку сегодня институциональная структура управления выстроена так, что реализовать какое-либо решение можно в одном единственном случае – если есть коррупционный консенсус конкурирующих аппаратных групп. Не коррупционного консенсуса, к сожалению, сегодня быть не может, поскольку единственной задачей государственного аппарата стало личное (или корпоративное, в том случае, если чиновник представляет на своем посту частную структуру) обогащение. А значит, любое решение может быть оформлено только в стиле «это – вам, а это – нам». Собственно, мы хорошо это видим на многочисленных примерах.
Разрушение такого коррупционного (чтобы не сказать, клептократического) сообщества невозможно усилиями одного человека, даже находящегося на самом верху иерархии. В истории такие проблемы решались либо распадом государства (под ударом внешних сил или даже самостоятельным), либо созданием/появлением альтернативной элиты. Опричники, хунвейбины, «горожане», которых короли использовали против аристократии, появлялись в истории регулярно и, зачастую, эффективно.
Я не исключаю, что интерес к истории России/СССР времен Ивана Грозного и Сталина как раз связан с этими обстоятельствами. И в середине XVI века и в 30-е годы века ХХ нашей страной правили чрезвычайно мощные и по ресурсам, и по численности олигархические группировки, соответственно, Рюриковичи и «старые большевики». Разумеется, природные князья Рюриковичи сильно отливались по мировосприятию от «старых большевиков» и «новых русских», которые еще помнили «голодные» для себя времена, но по сути ситуация от этого не менялась.
Методы, которые использовали, Иван Грозный и Сталин для оздоровления страны, были удивительно похожи, причем в истории практически нет других вариантов перехода к здоровому развитию. Речь идет именно об этом, потому что никто бы не стал возражать, если бы речь шла просто о личной власти (хотя, например, первую жену Ивана IV почти наверняка отравили). Фактически, это означает, что сегодня изменения в стране возможны только при условии появления альтернативной элиты, которая поставит прямой вопрос об изменении целей существования страны.
Такая элита может возникнуть либо «снаружи» элиты старой – при активной работе первых лиц государства, либо созреть внутри элиты действующей. Сталин использовал первый метод, Иван IV – второй, для сегодняшней России, по всей видимости, должен сработать промежуточный вариант. Собственно говоря, дефляционный сценарий для мировой экономики с выходом внутриэлитных конфликтов на уровень всего общества, как раз и создал бы возможность появления альтернативной элиты.
При этом совершенно не обязательно ее специальным образом выстраивать и выращивать. Количество людей, не имеющих никаких шансов на карьеру и достойную жизнь сегодня очень велико и достаточно, что называется, «кинуть идею» и продемонстрировать хотя бы минимальную волю к достижению цели. При этом лидером новой элитной группировки, скорее всего, станет представитель элиты старой (как это обычно и бывает), а вот ее массовый состав будет состоять из людей новых. И затем, по мере обострения противоречий внутри страны, может произойти массовая замена старой элиты, сначала – на уровне чиновников, а затем – и по всему обществу в целом.
Какие идея могут сегодня стать такими «центрами кристаллизации»? Я вижу две: первая – это возобновление националистической идеи «Россия – для русских», не в смысле уничтожения всех альтернативных национальных группировок (хотя турки в аналогичной ситуации в начале ХХ века просто вырезали почти всех армян и выслали греков), а, скорее, в рамках принятия православия и национальных приоритетов на уровне государственного строительства. Принимай православие, докажи, что ты придерживаешься русских ценностей – и можешь рассчитывать на карьеру. Если нет - шансов почти не будет.
Вторая – восстановление Империи. Эта идея сейчас будет усиливаться, по мере возрастания проблем в бывших союзных республиках, но чем она закончится – большой вопрос. В частности, будет ли эта идея преимущественно светской, как в СССР, или Православной, как в Российской империи. В этом, втором, случае, она имеет много общих черт с первой. В любом случае, большое количество молодых и не самых молодых людей готовы будут поддержать любую из таких идей, если они увидят в них для себя перспективу.
Не исключено, что появится и еще какая-то идея, хотя вот так, навскидку, пока непонятно, что это может быть. Для прогноза на начавшийся год здесь принципиально следующее. Во-первых, насколько быстро будет ухудшаться ситуация. Если быстро – то противоречия внутри элиты будут быстро нарастать, кристаллизация общества усилится и «взрыв» может произойти очень быстро, хотя, скорее всего, не в 2010 году. А вот если цены на нефть будут расти, то за счет накопленных и наращиваемых ресурсов, скорее всего, удастся на какое-то время заморозить конфликты и тянуть, и тянуть нынешнюю ситуацию.
Некоторую (хотя и не главную) роль сыграют внешние факторы. Роль США, до какого-то времени абсолютно доминирующая, будет все время падать, а вот роль Китая и Европы (особенно – так называемой «старой» Европы, то есть «дофинансовых» европейских элит, возникших до XVII-XVIII веков, в частности – Ватикана) будет расти. Кроме того, свое влияние окажет и исламский фактор, в частности, отношения с Ираном и Турцией. Но все это будет работать только в случае разрушение российского элитного консенсуса.
С моей точки зрения, картина будет выглядеть так. Если в мире победит инфляционный сценарий, то в стране мало что изменится, вялотекущий кризис будет продолжаться, «дыры» будут затыкаться в ручном режиме, хотя их количество будет расти.
Если сработает дефляционный сценарий, но на короткое время, сменившись затем денежной накачкой, как это было осенью 2008 года, то конфликт в российской элите будет нарастать, но в открытую стадию не перейдет. В этом случае нужно будет тщательно разбираться в том, как проистекают процессы в районе Кремля, кто и как начинает собственную «игру». Этот сценарий пока наиболее вероятен.
Последний вариант, самый маловероятный – это классический дефляционный сценарий в стиле 30-х годов ХХ века. В этом случае открытые элитные войны в России могут начаться уже в этом году, и, соответственно, такое развитие событий потребует в середине года серьезного уточнения.
М.Хазин, Москва, 7-17 января 2010 года.
оригинал тут
В мире, что делать?, что происходит?, кризис, экономический кризис, просто о сложном, для мозга, Повод задуматься, Для всех
Это признал даже главный виновник этой ошибки, министр финансов Алексей Кудрин
Наступил старый Новый год. Собственно, для России это и есть настоящий Новый год, так что сейчас – самое время подумать о том, какие нас ждут в этом, уже начавшемся году проблемы. Разумеется, точных рецептов избавления от них мы здесь дать не можем, но, по крайней мере, попытаемся поставить диагноз.
Прежде всего нужно отметить, что уникальный момент начала мирового кризиса (уникальный с точки зрения возможности разорвать нашу позорную энергетическую зависимость от мировой экономики) мы глупейшим образом упустили. Причем это отметил даже главный виновник этой ошибки, министр финансов Кудрин, который в конце прошлого года признал, что в конце 2008 года рубль «недодевальвировали», а в середине 2009 – «переусилили». Как следствие, тот момент, когда можно было на фоне общей паники резко усилить закрытость наших рынков и начать стимулирование импортозамещения, мы пропустили. За это время нас заставили подписать целую кучу обязательств по поддержанию открытости рынков (и даже о недопущении девальвации), существенно сократили наши (относительно) свободные валютные резервы и, главное, подсадили наш бюджет на резервную иглу.
Последнее означает, что поддержание уровня социальных расходов (главный приоритет современной власти!) может сегодня быть достигнуто только за счет использования резервных фондов. На первом этапе – бюджетных, а потом дело дойдет и до резервов ЦБ: чистая рублевая эмиссия неминуемо обменивается на валюту. Вопрос только, откуда она берется – из правительственных фондов или центробанковских.
Кроме того, подавляющее большинство мировых производителей уже поняли, что совокупный спрос будет падать. Пока эта мысль еще не успела войти в их головы, можно было втихаря «отрезать» от мировых рынков кусочек процентов так в 5, максимальную долю России.
Поскольку ожидаемый рост мировых рынков сбыта все равно перекрывал это сокращение с лихвой. Сегодня всё иначе: когда рынки падают, каждый потребитель – на счету, и отдавать его каким-то мифическим «отечественным производителям» никто не позволит. Не то чтобы это было совсем невозможно, но сопротивление придется преодолевать колоссальное.
Есть только одна возможность для того, чтобы провести девальвацию и защитить-таки отечественные рынки, – резкое падение мировых цен. Тут сработает, так сказать, «объективный фактор», и никто возражать не будет. Но для этого необходимо, чтобы мировая экономика пошла по т. н. дефляционному сценарию (см. мой большой прогноз на 2010 год), а не по инфляционному. В этом случае еще в 2010 году мировые цены на нефть резко (возможно, до $35–40 за баррель) упадут, и девальвация станет возможной. А вот в случае альтернативного, инфляционного сценария все будет иначе – цены на нефть будут расти.
В этом втором случае у нас, в силу устройства нашей политической машинки, которая даже более консервативна, чем КПСС 80-х годов, меняться не будет ничего. Мы просто будем под вопли о «модернизации» и «инновации» проедать остатки наших ресурсов, стоимость которых на мировых рынках к тому же будет все время падать (в сопоставимых ценах) в связи с падением мирового совокупного спроса. А когда ресурсы, в т. ч. и валютные, закончатся совсем, то станет совсем плохо. Грубо говоря, как в 1998 году, но только не на несколько месяцев, а на годы.
Но и дефляционный сценарий мировой экономики, который почти неминуемо вызовет девальвацию рубля, в отличие от 1998 года, быстрого облегчения не принесет. Дело в том, что тогда еще существовали сохранившиеся со времен СССР полные цепочки производства от сырья до конечного продукта, которые позволяли в условиях падения национальной валюты вытеснить импорт. Сегодня их уже нет практически нигде (даже в оборонке) – так или иначе, или ремонт оборудования, или комплектующие, или сырье приходится закупать за границей.
Это значит, что для повышения эффективности нашей экономики и роста доходов бюджета (не зря же именно Кудрин завопил об ошибочности своей же экономической политики в 2008–2009 гг. – у него просто резко упали поступления в бюджет) придется вкладывать довольно значительные средства. У частников их нет – они задыхаются под грудой набранных в «счастливые 2000-е» долгов перед западными финансовыми структурами, и что с ними делать в условиях падения доходов – большой вопрос. Олигархи, например, решают этот вопрос банальным способом, единственным, который они освоили за последнее 15 лет: просят деньги у государства. Про кредиты со стороны российских банков даже говорить глупо – Центробанк делает все, чтобы брать такие кредиты было невозможно.
Значит, остается государство. У него деньги есть, но оно категорически не умеет с ними обращаться. Точнее, на протяжении многих лет оно считало, что единственный правильный способ работы с деньгами – это распределить их среди «своих». Для системы, выросшей из совершенно преступной и абсолютно аморальной приватизации, это естественно, но беда в том, что «свои», как показал опыт последних двух лет, абсолютно неспособны к конструктивной работе. При этом многие из них ушли в чиновники (или поставили своих чиновников, или выросли из чиновников), что создало совершенно колоссальную коррупцию, которая привела к ситуации, при которой выделение любых денег на любую работу приводит лишь к тому, что подавляющая их часть исчезает еще до того, как доходит до исполнителей. Которые, естественно, глядя на эту вакханалию, тоже хотят получить свое.
В общем, конечно, для общества в целом дефляционный сценарий лучше, чем инфляционный. Да, жить станет хуже чуть ли не завтра, но зато появится шанс на то, что в современной российской элите кто-то начнет что-то понимать до того, как начнется русский бунт – бессмысленный и беспощадный. Потому что если цены на нефть не упадут, то наши власти ничего менять не станут. Но и понимать – мало. Потому что людей, которые что-то могут сделать, мало, и неинтересно им воевать с ворами и коррупционерами, а значит, во власть они просто так не пойдут. Точнее, не пойдут поодиночке, поскольку хорошо понимают, что там с ними сделает коррумпированное и спаянное чиновничье сословие. И, таким образом, ключевым моментом нашей жизни в будущем году будет создание (или НЕ создание) условий для появления больших групп лиц, которые заинтересованы в переменах и склонны к конструктивной работе. Только в том случае, если такие группы появятся, они смогут стать базой для смены нынешнего чиновничьего сословия на что-то приемлемое для страны. Иначе – будет плохо.
оригинал тут
просто о сложном, кризис, для мозга, экономический кризис, что делать?, что происходит?, В мире, Серьезное, Для всех
Традиционный экономический прогноз на 2010 год
Как это принято у нас на сайте, открывается настоящий текст анализом прогноза на предыдущий, 2009 год. Начинался он с утверждения, что ушедший год будет годом признания убытков, прежде всего, финансовых институтов и других компаний. В частности, отмечалось, что масштаб «цепочек секьюритизации», то есть кредитов, выданных друг другу компаниями, прежде всего, финансовыми, под залог деривативов, будет существенно сокращаться.
Этот прогноз исполнился практически полностью. Во-первых, было публично признано, что финансовое положение значительной части компаний и выпущенных ими ценных бумаг не соответствует действительности. Искажения были столь основательны, что инвесторы и даже государственные чиновники США стали подавать в суд на рейтинговые агентства, которые, исходя из интересов финансовой элиты, постоянно завышали рейтинги.
Во-вторых, стало ясно, что система деривативов вообще не годится в условиях кризиса, падения ВВП, снижения стоимости залогов и разрушения системы страхования финансовых рисков. Как следствие, во избежание кризиса ликвидности, денежные власти США были вынуждены заменять взаимные кредиты банков под деривативные ценные бумаги на прямые кредиты со стороны ФРС. Объем соответствующих программ только в официальной части достиг пары триллионов долларов, а многочисленные слухи поднимают их объем до 9 триллионов долларов.
В-третьих, масштаб взаимного недоверия стал настолько велик, что резко начал сокращаться кредитный портфель американских банков, достигнув масштабов, не виданных много десятилетий. Собственно, падения не было, по крайней мере, 40 лет, все это время объем кредитов рос. Уникальные и пугающие темпы падения объемов кредитного портфеля является на сегодня главным доказательством продолжения кризиса.
Отдельно было сказано о продолжении «парада девальваций», причем целью таких действий, в соответствии с прогнозом, должно было стать спасение предприятий, которые рушатся под тяжестью долгов, не в силах их более рефинансировать.
Это явление нашло свое отражение, прежде всего, в поддержке национальных банковских систем, причем Великобритания потратила на это средства в объеме более 50% ВВП, Нидерланды – более 40%, США – более 30% (с учетом забалансовых средств ФРС), Германия – более 20%. Значительная часть этих средств появилась за счет эмиссии (исключение – Россия и Китай, которые использовали средства, накопленные ранее в резервных фондах), а девальвация валют, слабо заметная на их движении друг относительно друга, ярко проявилась в росте мировых цен на золото. При этом власти США активно (ссылка) «давят» на банковскую систему с целью увеличения кредитования реального сектора.
По упомянутой выше причине практически не было крупных банкротств (хотя судьба General Motors, скорее всего, ждет еще много американских предприятий), но, например, в США, резко вырос масштаб банкротств предприятий малого бизнеса. Как это всегда бывает в условиях обострения кризисов, наружу вылезают многочисленные финансовые махинации, из которых наиболее ярким было «дело Мэдоффа». Как и в других подобных случаях, довольно быстро выяснилось, что контролирующие органы имели все возможности и информацию для предотвращения этой операции на самом раннем этапе ее осуществления. То, что это не было сделано, резко подорвало доверие ко всей системе контроля за финансовыми операциями, что, в условиях кризиса, явно не будет способствовать устойчивости мировой финансовой системы.
В прогнозе предполагалось, что в 2009 году начнутся суверенные дефолты. Большой объем эмитированной наличности предотвратил эти события, хотя на слуху были проблемы Украины, Испании, Греции, Дубая.
Много места уделялось в прогнозе выбору государственной политики, прежде всего, американской, направленной на оздоровление экономики. В частности, утверждалось, что поскольку американским экономистам не свойственно изучать межотраслевые взаимодействия, то они не в состоянии понять, как именно будет влиять падение спроса и изменение его структуры на доходы предприятий в различных отраслях, а значит, разработать внятной и адекватной политики оздоровления реального сектора у них не получится.
Именно это и случилось, как и предполагалось, власти США, не имея адекватной информации, ограничиваются общей поддержкой системы кредитования (то есть, фактически, попытками, причем не самыми удачными, пролонгации кредитов) и точечной поддержкой наиболее крупных предприятий. В этом месте прогноз реализовался настолько точно, что я приведу точную цитату годовой давности: «Если бы Обама действительно хотел перемен (под лозунгом которых он и был избран), тогда да. Но весь состав его администрации, практически полностью состоящий из коррупционеров времен Клинтона, показывает, что они будут тянуть ситуацию до конца. Тянуть и тянуть, максимально растягивая удовольствие распределять бюджетные деньги и контролировать мировую финансовую систему. Кроме того, такой сценарий позволяет держать жизненный уровень населения США и не допускать мощных социальных выступлений (хотя по ряду данных, власти страны к ним готовятся). Разумеется, все это возможно только до некоторого момента, но я предположу, что наступит он уже за пределами 2009 года, хотя некоторые эксперты считают, что резкие события начнутся уже этой осенью».
Как и ожидалось в прогнозе, США занимались пропагандой оптимистических ожиданий, демонстрировали «выход из рецессии» (вплоть до пересчета статистики, направленной на перенос темпов роста из прошлых лет на два последних квартала завершившегося года, максимально тормозили публичное обсуждение реальных причин кризиса на международном уровне). Кроме того, США активно манипулировали нефтяными ценами с целью поддержания оптимального для себя финансового баланса.
Для Европы, как и предполагалось в прогнозе, споры шли как по линии противоречий между отдельными государствами и Евросоюзом в целом, так и внутри зоны евро. Как мы и предполагали, северные страны Европы (Германия, Франция), играющие главную роль в определении политики Евро Центробанка, вполне устраивала политика «сильного» евро, в то время как южные страны, особенно Испания и Греция, сильно от этой политика страдали. Связано это со спецификой экономической модели южных стран Европы, которая предполагает, что основные свои доходы значительная часть населения получает от туризма. В условиях кризисов (и резкого сокращения туристических потоков) эти страны всегда существенно увеличивали свои бюджетные социальные программы, что позволяло как поддерживать население, так и девальвировать национальные валюты, стимулируя туризм. После введения евро второе стало невозможно, а первое привело к выходу размеров дефицитов бюджетов этих стран из параметров, определенных «Пактом о стабильности», на который, впрочем, в условиях кризиса, просто перестали обращать внимание. Но в любом случае, элиты южных стран Европы вполне всерьез стали обсуждать вопрос о выходе из зоны евро.
Недостатком прогноза является отсутствие в нем описания ситуации в Китае и, вообще, Юго-Восточной Азии, Латинской Америки, на отдельных крупных рынках, например, рынке нефтяных цен. А завершался он макроэкономическими показателями. Согласно ему, ВВП США должен был упасть на 8-12 процентов. Официальные данные не подтверждают такого падения, однако особой веры им нет. И потому, что статистические ведомства США (как, впрочем, и все статистические ведомства) знамениты своими «играми» с цифрами, и потому, что сам параметр ВВП представляется достаточно спорным. А вот конкретные цифры, которые значительно труднее фальсифицировать, показывают, что падение соответствующего масштаба достигнуто. Это видно и на приведенном выше графике падения совокупного кредитного портфеля, и по показателям годового падения розничных продаж и совокупного спроса, не говоря уже о рынке недвижимости.
По этой причине сегодня невозможно более или менее точно сказать, действительно ли в этой части прогноз оказался исполнен. Что касается утверждения о том, что доллар в середине года должен «припасть» по отношению к другим валютам, то оно оказалось совершенно точным, а вот начало новой волны кризиса к концу года не произошло, хотя доллар и начал свой рост относительно евро. Несколько слов об этом обстоятельстве будет сказано чуть ниже, а пока имеет смысл перейти собственно к прогнозу.
Ключевым элементом, описывающим развитие экономических событий в мире в наступившем году, является выбор между дефляционным и (гипер)инфляционным сценарием развития мировой экономики. Реализация того или иного сценария будет определяться взаимодействием двух основных параметров экономики США: падением совокупного спроса и эмиссией. Темпы спада спроса, в том случае, если не будет найден способ усиления масштабов кредитования потребителей, должен составить порядка 8-12 процентов в год, по аналогии с событиями 1930-32 гг. в США. Эмиссия может (хотя бы частично) компенсировать этот спад, однако сама по себе вызывает инфляцию, которая также сокращает объем спроса в реальных (сопоставимых) ценах. По этой причине темпы эмиссии для компенсации спада спроса должны все время возрастать.
Отметим, что «чистые» сценарии реализовываются редко (в этом смысле отказ государства от поддержки экономики, как это произошло в начале 30-х годов прошлого века уникален, скорее всего, повторения такого варианта уже невозможно, разве что в России), а это значит, что, скорее всего, они будут сменять друг друга. Но нас сейчас интересует развитие событий в начавшемся, 2010 году, а не общий сценарий кризиса.
Если компенсировать падение спроса не получится, то все компании, как производители, так и посредники, включая банки и другие финансовые институты, начинают испытывать затруднения. Рано или поздно они снижают цены на стоимость своих услуг, сокращают издержки ... А потом начинается череда банкротств, причем самое первое из них стимулирует череду следующих, потому что резервы уже исчерпаны, а кредит на падающем спросе получить не удается. Начинается новая дефляционная волна, сравнимая с осенью 2008 года, началом 30-х годов прошлого века в США или, частично, Японией 90-х годов (частично – потому что в Японии картина сильно смазана колоссальным объемом экспорта).
Принципиальная разница в этих сценариях состоит в том, что дефляционный сценарий повышает стоимость денег, а инфляционный – наоборот, понижает. Соответственно, те институты, которые имеют априорный доступ к деньгам (например, банки – учредители Федеральной резервной системы США, которая, пока, во всяком случае, осуществляет эмиссию доллара) заинтересованы в дефляционном сценарии, а те, которые в деньгах нуждаются (например, бюджеты разных уровней) – в инфляционном. Те, у кого баланс долгов положительный (банки) – нуждаются в подорожании денег, хотя тут есть тонкости. Дело в том, что система частичного резервирования вкладов, действующая практически во всем мире, делает банки незащищенными от «набегов вкладчиков» (которые и разорили многие из них в 30-е годы ХХ века в США), поэтому те из них, которые не могут рефинансироваться в банках более высокого уровня могут дефляции и бояться. Но в любом случае, не они определяют позицию финансовой элиты. А вот те, у кого баланс долгов отрицательный (домохозяйства, бюджеты, корпорации) заинтересованы, скорее, в инфляционном сценарии, который позволяет эти долги обесценивать. Да и доходы в номинальном выражении в этом случае растут, что создает ощущение позитива.
Есть и еще одно обстоятельство. Дело в том, что последние 30 лет любой рост в любых отраслях был, так или иначе, связан с надуванием финансовых пузырей. И власти США, для которых вновь запустить экономическую «машинку» есть дело, в некотором смысле «жизни или смерти», будут пытаться (собственно, уже пытаются!) надувать те или иные пузыри в расчете на появление «вторичного» спроса и перезапуск всего экономического механизма.
Таким образом, можно отметить, что баланс интересов в американском обществе (которое, как понятно, определяет ситуацию и во всем мире, с точностью до некоторых деталей, о которых будет сказано ниже, поскольку именно США является крупнейшим в мире потребителем) более или менее понятен, но вот сам момент принятия решения будет определяться в рамках политических процессов, то есть чисто экономическому анализу не подлежит.
Действительно, для осуществления эмиссии нужно осознанное решение ФРС США. Но в самом руководстве ФРС, за исключением ее руководителя Бернанке, который не только назначен президентом США, но и является, скорее, ученым, чем банкиром, практически никто не поддерживает инфляционный сценарий. Банковская элита хорошо помнит «золотые» для себя 30-е годы, когда доступ к печатному станку позволил им легко перекупить за бесценок почти все стоящие активы в США, да и почти по всему миру. 30-е годы стали периодом мощнейшего перераспределения собственности в пользу финансовой элиты, периода, который она не против повторить. Кроме того, вся система экономического «мэйнстрима», то есть не только теория, но и поддерживающие ее институты, включая МВФ и Мировой банк, созданная в последние 30 лет, периода господства в мировой экономике финансовых механизмов, построена на примате тезиса о недопустимости высокой инфляции ни в каком случае.
Однако ФРС не в воздухе висит и давление Вашингтона на нее все более и более усиливается, приведенный выше пример с финансовыми пузырями тому показатель. Конгресс США уже пытался провести независимый аудит этой организации, пока ФРС удалось отбиться, но надолго ли? Бернанке отчаянно борется за независимость своей структуры, в частности, за право банкиров самим назначать руководителей региональных резервных банков, однако понятно, что если атаки Белого дома усилятся, то ФРС не устоять. А Белому дому категорически необходимы деньги: на повышение социальный выплат, на поддержку принципиально важных для него отраслей, на военные программы, наконец, на принятую недавно программу реформирования медицинской отрасли.
Многие кстати, не понимают, зачем Обама так отчаянно борется за эту программу. Ответ очевиден: сегодня десятки миллионов человек в США в принципе не могут получить медицинскую страховку, а бесплатной медицины в этой стране нет. По мере падения уровня жизни населения, за гранью полной невозможности получить медицинскую помощь останутся по оптимистическим оценкам около 100 миллионов человек, а по пессимистическим – 150 (то есть половина населения страны). Никакой руководитель государства такого позволить себе не может – а значит, реформу нужно делать любой ценой, на что нужны деньги.
ФРС уже пошла на грубые нарушения устава МВФ, начав непосредственный выкуп казначейских бумаг США за счет прямой эмиссии. Сколько она выкупила за счет внебалансовых операций – пока тайна. Но в любом случае, эмиссию придется увеличивать, поскольку оставить Белый дом без необходимого ему финансирования ФРС не может, это будет для нее катастрофа, которая почти неминуемо приведет к национализации эмиссионных функций этой организации.
С другой стороны, у ФРС есть источник сокращения денег в экономике – это прекращение программ стимулирования банковской системы. На последнем заседании Комитета по открытым рынкам ФРС было объявлено, что к марту начнется постепенный возврат выданных ранее банковской систем денег, что резко усилит дефляционные тенденции в экономике. По моему мнению, на первом этапе в этой схватке победит именно финансовая элита. И потому, что у нее явно выше оперативность, и потому, что экономическая политика администрации Обамы, во многом, контролируется именно Уолл-стритом, представители которого занимают практически все ключевые экономические должности в Белом доме, и потому, что любые принципиальные решения в американском правительстве должны пройти долгие и мучительные обсуждения в Конгрессе. И потому, что эффективность запуска экономики через надувание новых пузырей оказалась крайне низкой.
Здесь нужно вернуться к прогнозу на 2009 год, точнее, той его части, в которой говорилось о росте доллара в конце года. По моему мнению, выбор между (гипер)инфляционным и дефляционным сценарием в пользу последнего должен был быть сделан еще тогда, что вызвало бы «разворот» рынков: доллар – вверх, фондовый рынок и нефть – вниз. Однако ряд событий, среди которых, в частности, был процесс переизбрания Бернанке руководителем ФРС на второй срок, отложили этот процесс. Тем не менее, скорее всего, еще в первой половине текущего года, начнется вторая «дефляционная волна» кризиса, которая опустит индекс Доу-Джонса до уровня 6-7 000, нефть – до уровня 35-40 долларов за баррель, а доллар повысит относительно евро до уровня как минимум 1.35. После чего, в том числе и под давлением Белого дома, эмиссия возобновится, что позволит остановить спад уже на новом, более низком уровне.
Отметим еще одно важное место, связанное с ролью Китая в современной мировой экономике. У Китая сегодня начались серьезные экономические проблемы: «мотором» его экономики является экспорт, который сокращается. Как следствие, власти этой страны начинают внеэкономическое стимулирование внутреннего спроса, что быстро надувает в китайской экономике масштабные пузыри. И что тут делать? Рассчитывать на рост внутреннего спроса китайское руководство всерьез не может: при переориентации производства на внутренний спрос прибыль и зарплаты начнут падать, тут необходимы колоссальные многолетние программы, времени на которые уже нет. Давать кредиты, которые никогда не будут возвращены? Но это значит, что будет серьезно подорвана финансовая система страны.
И, тем не менее, выход есть. Представим себе, что сегодня Китай выйдет на мировые финансовые рынки с ценными бумагами, номинированными в юанях. Тогда, только за счет изменения курсовой разницы (ревальвации юаня), у Китая появится мощный источник прибыли, который может компенсировать ее падение от экспортных операций и серьезно ускорит процесс переориентации на внутренний рынок. Да и мировой финансовый рынок, который сегодня задыхается от избытка денег и невозможности их прибыльно вложить, ринется в эти новые бумаги. Более того, это будет для Китая еще и мощнейшим инструментом влияния на мировую политику, поскольку объем продаж этих бумаг в те или иные руки можно будет легко контролировать.
Для реализации этой программы Китаю нужно как минимум три вещи: во-первых, наличие юаня за пределами страны (соответствующие программы сегодня уже активно работают), его, хотя бы ограниченная, конвертация и, наконец, действующая мировая финансовая система. Если обвал современной системы, построенной на долларе, произойдет раньше, чем соответствующая программа будет запущена, скорее всего, ее эффективность будет значительно ниже. Не исключено, что понимание этого и заставляет США активно требовать от Китая ревальвации юаня (поскольку если оставаться только в рамках экспортно-импортных операций, то ревальвация юаня приведет только к перераспределению доходов посредников в рамках этих операций в пользу китайской стороны). Но в любом случае, активность Китая, скорее всего, будет существенно стимулировать элиту США на принятие хотя бы какого-нибудь решения.
Все это означает, что в 2010 году, Китай, на фоне ухудшения экономических показателей и роста финансовых пузырей во внутренней эконмике (в этом смысле стран в ускоренном темпе пройдет американский путь 2000-х годов) начнет все ускоряющуюся экспансию в мировую финансовую систему и ускорит процессы создания замкнутого на себя регионального финансового кластера.
Таким образом, в начавшемся году мировая финансовая система будет продолжать свое движение, начатое летом 2007 года, причем, скорее всего, в первой половине года произойдет очередной дефляционный этап, который осенью сменится новым витком денежной накачки. Вызовет ли она гиперинфляцию – пока вопрос, но, скорее всего, нет. В этой ситуации серьезные проблемы ждут страны – экспортеры нефти (про Россию см. отдельный прогноз), так что не исключено, что проблемы, аналогичные Дубаю конца 2009 года, станут привычными. Большие сложности ждут Европу: хотя евро и пойдет вниз, что несколько облегчит положение экспортеров, падение спроса в США продолжится, а значит общее экономическое состояние ЕС ухудшится.
Особые проблемы будут у «малых» стран Европы. Рассчитывать на помощь США они уже не смогут, у лидеров Евросоюза тоже денег не будет. Это будет означать резкое падение уровня жизни в этих странах, что вызовет существенный рост различия в доходах разных стран ЕС. Кроме того, значительная часть населения «бедных» стран ЕС будет вынуждена эмигрировать на родину, поскольку безработица будет расти всюду и рабочие места будут «резервироваться» для граждан своих стран. Почти наверняка сильно вырастет преступность, в том числе этническая, что заставит власти ряда стран ЕС потребовать усиления контроля за трансграничной миграцией граждан. Я не уверен, что процесс евроинтеграции в 2010 году уже пойдет вспять, но его темпы совершенно точно сильно замедлятся.
Нужно учесть еще одно принципиальное обстоятельство: вторая дефляционная волна сведет практически «на нет» все усилия мировых лидеров по поддержанию оптимизма среди потребителей и компаний, а это означает резкий рост сбережений и сокращение портфельных инвестиций. Поскольку в условиях дефляции стоимость денег растет, все больше и больше потенциальных инвесторов будут «выходить в кэш» и держать все свои активы в наличности. К концу года, когда начнется очередная инфляционная волна, они начнут лихорадочную активность по поиску места вложения денег.
При этом, поскольку главным механизмом продолжения кризиса будет падение спроса, а он в мире, в основном, выражен в долларах США, то все страны мира, включая Китай, Индию и страны Латинской Америки, будут активно поддерживать действующую модель. При этом, поскольку доля США в совокупном мировом спросе, будет все время снижаться, они будут искать альтернативные источники спроса, в том числе за счет разработки программ его стимулирования на национальном уровне. Это означает, что мировая финансовая система, построенная на долларе, останется достаточно сильной (хотя степень ее контроля над региональными экономическими процессами будет ослабляться), а вот позиции МВФ, Мирового банка и других международных финансовых организаций, будут ослабевать. Созданные в рамках Бреттон-Вудских соглашений и призванные распространять по миру базисные положения «Вашингтонского консенсуса» они, в условиях кризиса и постоянных ошибок в рамках прогнозирования экономических процессов, будут вынуждены постепенно уступать свое место другим (возможно, еще не созданным) организациям.
Темпы падения основных макроэкономических показателей США не должны меняться и составят около 8-12% в год. Это означает продолжение серьезных проблем стран Юго-Восточной Азии и их все большую переориентацию на Китай и Индию, как потенциальные источники спроса. Китай, как уже было сказано, при этом будет активно продвигать собственную валюту на региональные рынки и готовить почву под их захват за счет начала выпуска своих ценных бумаг. Что касается Индии, то она будет традиционно вести более консервативную политику. Аналогичные процессы будут происходить в Латинской Америке, только там центром станет Бразилия, и ускорится процесс создания региональной валюты. Интересным будут процессы конкуренции США и Латинской Америкой за Мексику.
Экономические проблемы и пессимистические настроения будут вынуждать власти крупнейших стран Запада искать внеэкономические причины, на которые можно было бы свалить, «объективизировать» экономические трудности. Я уже писал об этом в прогнозе на 2009 год и события в Афганистане, Пакистане, Иране, да и Йемене, в самом начале этого года, такую точку зрения подтверждают. Скорее всего, политика создания (пока) управляемых региональных конфликтов продолжится.
В заключение прогноза хотел бы отметить, что, скорее всего, серьезного развала инфраструктуры, что финансовой, что промышленной, в начавшемся году не произойдет, а это значит, что все тенденции, имевшие место в году ушедшем, продолжат свое плавное развитие. При этом ключевыми моментами, определяющими развитие событий для конкретных компаний, станут четыре основных процесса:
- сложности в привлечении и размещении инвестиций;
- начало разрушения системы «среднего» класса и соответствующих проблем в маркетинговой политике практически всех компаний-производителей;
- принципиальное изменение управленческой и менеджерской политики;
- рост «плохих» долгов и невозможность получения нормального кредита.
Именно эти проблемы (может быть, в разном порядке) встанут практически перед любой компанией, которая захочет успешно продолжать свою деятельность в условиях кризиса. И только те из них, которые эти проблемы смогут решить окажутся в выигрыше.
На этом прогноз на 2010 год заканчивается, однако не исключено, что летом мне придется к нему еще раз вернутся.
М.Хазин, Москва, 1-6 января 2010 года.
кризис, для мозга, что происходит?
Сергей Кургинян, политолог:
Власть предлагает, так сказать, модернизацию. Но не очень точно ощущается отношение этой модернизации с модерном. Проект модерн, многие считают, начался где-то, ведь можно его тянуть из глубокой древности, но все называют 1500 год. И когда сейчас говорят о том, что некий большой исторический цикл закончился, то имеется в виду, что этот цикл начался где-то в районе 1500 года, что он связан с крупными открытиями, с городской культурой, с книжной цивилизацией. Ну, я бы добавил к этому, что связан с культом разума, плюс с постепенной эмансипацией женщины. Ну, там очень много компонентов было в пределах этого проекта, которые неумолимо развертывались на протяжении многих столетий, вопреки казавшимся крупным изменениям, а вот это двигалось, двигалось вперед.
В какой-то момент эта машина начала давать сбои. Теперь возникает вопрос о том, что такое модерн в XXI веке. Можем ли мы считать, что его вообще нет? Я должен обратить ваше внимание на то, что модерн – это наше все. Я даже не могу вам назвать какую-нибудь каноническую крупную страну, которая живет вне проекта модерн. В мире есть контрмодернистские силы и есть постмодернистские силы. Есть контрмодернистские тенденции в исламе. Есть фундаменталистско-контрмодернистские тенденции во всем мире, в том числе в связи со всеми крупными мировыми религиями. Но нет стран, которые взяли бы на себя сегодня флаг вот этого самого контрмодерна.
В этом смысле очень интересно разобрать, так называемую, "концепцию цивилизаций" Шпенглера, Тойнби, иногда еще Данилевского туда причисляют. И как бы, конечно, Хантингтона, потому что одновременно с пришествием Буша- младшего все начали говорить об этом самом Хантингтоне, о его «столкновении цивилизаций». В сущности, война в Ираке и все остальное, это было, и вот это 11 сентября 2001 года: все это рассматривается как конфликт цивилизаций или война цивилизаций.
Хотелось бы напомнить тем, кто любит эту концепцию, что все это построено на одном очень милом недоразумении: нет цивилизаций, потому что цивилизация, по определению тех авторов, которые используют это понятие, – это общность, регулируемая в основном религией. И дальше все это движется по принципу, какая именно религия. Но никто не живет в этих цивилизациях. Нигде религия не является основным регулятором жизни. Религия существует по законам модерна. Церковь отделена от государства. Религия не является ядром сегодняшней государственности. Она являлась им в так называемую эпоху премодерна или традиционного общества. А сейчас она им не является.
В Китае, что все-таки цивилизация китайская, есть даосистская или какая-нибудь еще? А как же это, так сказать, уйгуры, как же "принцип 5 лучей" Сунь Ят Сена, на основе которого и сейчас держится Китай? Что Китай есть ханьской цивилизацией? Нет, это цивилизация равноправного существования маньчжуров, ханьцев, других племен или народностей, входящих в единую великую китайскую нацию. И другие государства исповедуют этот самый принцип национализма и модерна, где под национализмом подразумевается прогрессивный национализм. Национализм, который формирует определенным образом нацию.
С этой точки зрения, что такое нация. Нация – это субъект модернизации. Для того чтобы осуществлять модерн, мы должны сформировать нацию. И одновременно с этим, только в условиях модерна, формируется современная нация. Значит нигде в мире, по существу, кроме Саудовской Аравии или небольших других стран, или Ирана, например, нет такого ощущения, что примат религии, когда все определяется некими религиозными лидерами. Очень немногие государства так живут. И для того, чтобы они начали так жить, нужно сломать всю тенденцию современной жизни. А она, между прочим, такая очень цепкая. Жизнь современная такая ленивая, усталая, какая угодно, но карабкается же, карабкается куда-то, и ее невозможно сломать.
В этом смысле все разговоры о Шпенглере, Тойнби, Данилевском иди Хантингтоне - это ничто, но они существуют. И с одной стороны, все уже активно выходят в сторону Хантингтона, практически в сторону контрмодерна. Потому что с того момента, как мы начинаем жить по законам цивилизации, мы живем за пределами модерна, мы живем там, где религия регулирует жизнь. Другая сторона этой модели – это заявление Фукуямного "конца истории". Значит, люди продолжают жить так, как они живут, но наступает некий конец истории, т.е. возникает общество без революций, без кризисов. Оно осуществляет утопию Гегелевского "конца истории" и переходят от исторического духа к новому духу. Там уже нет страстей по новому, идеальному, новые идеалы не возникают, человечество перестает ими воспламеняться. Сам Фукуяма говорит об этом обществе, как об обществе скуки.
И вот вся эта тенденция, очень близко находящаяся с постмодерном или постисторией, что намного хуже, – это вторая выявившаяся тенденция. Перед тем, как Хантингтон выдвинул свой "Манифест", и после этого начались войны в Ираке, Афганистане и т.д., Фукуяма выдвинул свой "Манифест" (и это все называлось "Манифестом либерализма"). Но для того чтобы признать, что существует конец истории, нужно отказаться от классического либерализма. Это уже не либерализм, это уже постмодерн. И Хантингтон, и Фукуяма достаточно крупные люди – это, по существу, концептуалисты либеральной демократической партии США.
Значит, мы имеем право говорить, что эти самые постмодерн и контрмодерн это не выдумки, так сказать, моего аналитического ума. Это хоть и маленькие такие «козявки», но вполне уже влезшие в респектабельное пространство человеческой мысли. Они уже существует, у них уже все живет. Какая самая мощная сила контрмодерна существует в мире? Не государство, государств нет. Но самая мощная сила, которая существует в мире – это, конечно, ислам. При этом нельзя весь ислам называть контрмодернистским. Ислам очень разный. В пределах самого ислама тоже существовали тенденции модерна.
На протяжении всех этих веков существовали исламские модернисты. Люди, которые говорили о разуме, о прогрессе, обо всем прочем в рамках самого ислама, они безжалостно уничтожались. Безжалостно уничтожались все лидеры национальных государств исламского мира. Значит, в принципе, внутри самого ислама существует очень мощная контрмодернистская тенденция. Это не тенденция, изначально не прошедшего модерна, общества. Это тенденция общества, соприкоснувшегося с модерном, и, категорически отстранившегося от него, как от скверны.
Где-то это принимает (Саудовская Аравия – это абсолютно немаленькая страна, с точки зрения влияния на исламский мир, также Иран) уже активный характер или почти уже приняла в Пакистане. А где-то это принимает более такой мягкий характер, где всякого рода национальные силы еще борются с силами, которые исповедуют контрмодернистский ислам. Но это мегатенденция, накаленный миллиард людей. Это очень много.
Что касается постмодернизма, то мы все это видим. Это так называемые либералы, которые уже перешли в свою противоположность, которые отказались от всех высоких либеральных идеалов эпохи, не знаю там, Гюго: обездоленные, отверженные, право человека на восхождение, единство рода человеческого, гуманизм, тот же самый прогресс – все это заменено формальной бессмысленной демократией. Демократия постепенно вырождается и превращается в права меньшинств по отношению к большинствам, миноритарные группы по отношению к мажоритарным группам, что тоже является глубоким извращением основного принципа демократии.
Кроме того, эти миноритарные группы очень часто приобретают- весьма такой специфический характер. И, наконец, права человека все больше превращаются в права насильника и беспомощной жертвы. Поскольку жертву, в принципе, должно защищать государство, а теперь говорится, что государство плохое, поэтому никто не должен защищать права жертвы. И так автоматически получается, что насильник получает новые права. Все это вместе - есть мутация демократии. И тогда возникает некая трагедия модерна, которая заключается в следующем: если всегда на протяжении веков модерн представлял собой сумму двух групп – консервативной и либеральной. И консенсус заключался в том, что и мы либералы, и мы консерваторы одинаково присягаем модерну. Мы находимся в рамке этого самого модерна, мы внутри него работаем.
Теперь, когда рамка разваливается, вдруг оказывается, что либералы, которые превращаются в постмодернистов, и консерваторы, которые превращаются в контрмодернистов, смотрят друг на друга сквозь прорезь оптического прицела. Это наиболее массовый случай. А в ряде случаев сговариваются, так, например, мы понимаем, что с исламом и с самым радикальным исламистски настроенным слагаемым этого ислама, очень сильно договаривались европейские группы по самым разным поводам. Например, война с Советским Союзом. Против нас использовали это самое исламское оружие. Разве против Америки его тоже не использовали? Разве в 2001 году его не начали использовать уже против США? Значит, его использовали против модерна, как такового. А кто?
Значит, в пределах Западного общества есть группы, которые находятся в достаточно глубоком антагонизме к самому проекту модерн. Почему? Я поставлю один тупой вопрос, самый примитивный. Если представить себе, что полтора миллиарда китайцев и миллиард индийцев, взяв барьер модерна, начнут жить, как американцы, т.е. имея коттеджи, 2-3 машины на семью, если 2,5 миллиарда людей вольется в модерн, выдержит ли это существующий миропорядок? Согласен ли существующий миропорядок (европейский, американский, любой другой) принять 1,5-2 миллиарда людей на тот же самый образ жизни, которым живет Западная цивилизация? Да или нет, это возможно или невозможно?
На самом деле мы должны признать, что нет. Западная цивилизация не готова принять 2-2,5 миллиарда людей, живущих по ее же законам. Америка не готова, чтобы по законам модерна было признано, что Китай победил Америку. Когда люди проигрывают по определенным правилам, не готовы принять эти правила, что они делают? Меняют правила. Значит, сейчас возникает вопрос о великой смене правил или, как это говорится, смене парадигмы. Модерн закончен, отменяем. Как отменяем? А Китай, а Индия, а все другие? Отменяем! Тогда часть человечества живет по законам постмодерна и играет – это играющие господа. А часть надо кинуть назад в архаику, в регресс.
Первый эксперимент по управляемому регрессу, который был осуществлен в мире, – это распад Советского Союза. И наша власть до сих пор отказывается признать те стартовые условия, в которых она пытается осуществлять модернизацию. Это условия «трех Д» – деиндустриализация, мы это все видим, декультурация, что такое реалити-шоу «Дом-2» и все остальное – это как бы война с культурой, и, так сказать, дегуманизация, начинающая отдавать безумием. Что такое, так сказать, событие чудовищное, которое все сейчас обсуждают, произошедшее в Перми – это сознательное самосжигание обезумевших людей себя в неком помещении, причем, в этом помещении истребляли себя люди, знающие свойства этого помещения.
Можно и должно приносить глубочайшие соболезнования людям. Это великая трагедия, но если начать все-таки думать над этой трагедией, то речь идет о том, что люди сами собрались, зная в каком помещении они находятся, и стали жечь фейерверки. Вот я буду здесь жечь фейерверк? Происходит ситуация какого-то обезумевания, потери инстинкта самосохранения. Агрессивные люди, стреляющие друг в друга, пусть и с травматического оружия, по поводу того, кто кого подрезал, так сказать, автомобилисты. Явления массовые, и по всем регионам, когда люди действуют вопреки разуму, вопреки всему, когда закипает вот эта новая какая-то волна агрессивности. Что это все такое? Это дегуманизация. Значит, можно назвать этих «Д» больше. Значит, стартовые условия, в которых власти собираются совершать модернизацию, заключаются в этом.
оригинал тут
Сергей Кургинян, политолог:
Модернизация – это борьба с традиционным обществом. Модернизация происходит следующим способом: выявляется прогрессивный уклад, новый (заводы новой генерации какие-то, нанотехнологии, не важно, что). После чего, уклады регрессивные эксплуатируются в пользу укладов прогрессивных. Обычно в классической модернизации регрессивным укладом или традиционным укладом является крестьянский. Начинается раскрестьянивание. Все говорили, как свирепо Сталин раскрестьянивал СССР, это правда, коллективизация и все прочее. Но никто не говорит о том, что раскрестьянивание в Англии стоило больше жизней, чем раскрестьянивание в СССР, хотя и затянулось на более длинный срок. Никто не говорит, во что обратилась война с традиционным укладом в Германии, где уничтожена была треть населения в ходе этих войн и т.д.
Это и есть его величество модерн. Он разрушает противника. Буржуазия разрушает феодализм и сельское хозяйство, опорой которого является феодализм, и создает нечто новое. Если враг не сдается – его уничтожают. Легко издеваться над этим мозгом. А что делать, если враг не сдается? Сдаваться самим. Восходящая буржуазия ломала феодализм, ломала традиционное общество, ломала все остальное и создавала общество модерна.
Неожиданно я прочитал, примерно, полгода или 8 месяцев назад выступление, весьма, очень милого человека по фамилии Юргенс, который вдруг говорит, что модернизации без свободы не бывает. «Как не бывает? - говорю я. - Как не бывает? Есть статистика:140 стран мира,- и нигде свободы, с точки зрения политической демократии, нигде ее не было, кроме, как в момент, когда осуществлялась модернизация». Где она была? Можно ли мне назвать торжеством свободы, так сказать, модернизацию в США, которая происходила на фоне гражданской войны? Когда враг модернизации под названием Юг, латифундии, юго-хлопковые хозяйства разрушались генералом Грантом с помощью массового расстрела населения из пушек.
Мирной модернизации почти никогда не бывает. И очень редкие примеры – это скорее аномалии, связанные с тем, у какого из государств был какой-то внешний спонсор или, так сказать, не было сил сопротивления серьезных. В первый день, когда я задал вопрос, почему же в России возможна модернизация при наличии свободы? Но в любом случае, вы не имеете права говорить, что, как известно, модернизации без свободы не бывает. Из кризиса триумфально выходит Китай. У него как бы есть политическая свобода, там есть одна партия, и это противоречит главному принципу этой политической свободы. Как бы, значит, она бывает без свободы. Может быть, вы ее не хотите. Может быть, это очень хорошо получить модернизацию с помощью свободы. Но только объясните мне, пожалуйста, почему никто ее не получил, а тут получают.
Но Россия совершит чудо. Все совершали модернизацию без свободы, а мы совершим со свободой. Чудо – это замечательно. За счет чего? Если вы однажды скажете, что вот есть пропасть в 20 метров, и я ее перепрыгну. Вам скажут, что вы сначала поинтересуйтесь, каков мировой рекорд прыжков в длину. Ты его хочешь преодолеть, совершить чудо. За счет чего? Значит, теперь смотрите, что получается, что меня беспокоит больше всего.
Все поле основной политической жизни в России занято модернизацией. Президент Медведев, глава государства, сделал это необратимо главным своим лозунгом. Он уже не сможет выйти из модернизационного коридора. Он сделал себя заложником этой концепции. И это само по себе хорошо, если ее реализовать. А теперь представьте себе, что она проваливается, дискредитируется, как когда-то провалилась и дискредитировалась концепция демократии. Что тогда происходит? Что за рамками процесса?
А за рамками процесса разного рода контрмодернисты. Вот в дискуссии со мной академик Шафаревич говорит, что народ русский возникнет снова тогда, когда катастрофа выгонит русских из городов, и они обернутся на землю. Вы хотите вернуться на землю? Вы хотите пахать с помощью деревянной или другой сохи? А главное, если вы все начнете пахать с помощью деревянной сохи, то ясно же, что вы будете рабами тех стран, которые сохранят индустриальную компоненту. И, фактически, огромное количество сил, которые называют себя оппозиционными, последовательно становятся на контрмодернистские позиции.
Далее, поскольку контрмодернизм предполагает, что мы оперируем не понятием нации, а каким-то другим понятием. Нация – это светская общность языка, культуры, истории. Вот наши исторические герои, наши святыни – идентичность, строится через это. В нации запрещено разбирать: галл ты, франк, кто, ты там. То все эти люди требуют, чтоб демонтировалась нация, как таковая. Она еще еле-еле формируется в России. Россия так долго жила в имперской формуле, что для меня не есть плохо, где народы могли существовать, не формируя, в итоге, единой политической нации. И происходят вот эти регрессивные задержки с формированием нации.
Что начинает заменять нацию? Племя. У Кургиняна комплекс нерусскости. В каком смысле нерусскости? В каком смысле? Я говорю на русском языке хуже Шафаревича? Я не родился в Москве? Мои родители не являются интеллигентами, которые всегда жили в России и формировали ее культуру, ее науку? Мои родичи не служили царю на протяжении, так сказать, тысячелетий? Что ты имеешь в виду? Окончание фамилии. Но тогда есть другие окончания фамилии: Шафаревич, Бондаренко. Как только мы начнем это все разбирать, диссоциация нации незрелой превратится в племенную рознь.
На одном из съездов народных депутатов СССР еще я слышал, как депутат натурально читал стихи Ярослава Семенюкова: «Не попрекай сибиряка, что держит он в кармане нож, ведь он на русского похож, как барс похож на барсука». Значит, уже "сибиряка",- отдельный народ. А казахи уже говорят о себе, что они не русские. На какой ужас мы обрекаем русских, самих себя, всю эту территорию? На какой геноцид? Что все соседи будут смотреть, когда тут все эти племена начнут разбираться до остатка?
Наконец, мы должны сказать: этот контрмодерн, какого имеет родоначальника. Этим родоначальником является план «Ост», немецкий план «Ост», по которому в каждой деревне должен быть отдельный культ, по которому главный враг – это русская городская интеллигенция, которую надо уничтожить. По которому население надо закрестьянить, по которому русские должны не знать ничего, кроме азбуки и таблицы умножения, а можно и этого не знать. Это что такое? Все план «Ост».
Значит, у нас по границе властной, модернизационной, всеобъемлющей формулой начинают располагаться тараканы с фирменным знаком «план «Ост». Если властная модернизационная формула схлопывается, то эти тараканы немедленно захватывают все политическое поле. И конец русскому государству, конец русской нации. То, что я разбираю, как эту самую трагедию постмодерна, контрмодерна и всего прочего. Кризис и другие. Что значит другие? Другие – это есть модерн, постмодерн, контрмодерн, сверхмодерн. По законам постмодерна мы никогда жить не будем.
Значит, вопрос заключается в том, что такое этот сверхмодерн. Сверхмодерн – это сложнейшее понятие. Оно существовало у коммунистов, было связано с политкультом, с представлением о богостроительстве, о том, что человек сам может стать богом, что наука может стать культурообразующей функцией. При этом наука, естественно, должна быть преобразована. Это не наука, для которой существует, так сказать, второй закон термодинамики, и мир гибнет. Это наука, которая призвана спасать мир. Это не наука, в которой разделено все на дисциплины. Это не наука, как бы поклоняющаяся только истине, какой бы эта истина не была. Это наука, в которой противоположность между истиной, добром и красотой снимается. Это совершенно другое состояние общества.
У русских и у всех народов СССР есть огромный потенциал этих наработок. Они просто еще не осознают, что вполне можно выдвинуть лозунг «Вперед, в прошлое». Это прошлое содержит в себе гигантское количество подобных наработок. Но эти наработки есть и у человечества. Во Французской революции они существовали, когда возникала вдруг богиня разума или Робеспьер выдвигал культ великого существа. Это, в целом, некая тенденция в пределах человечества. Она, конечно, периферийна. Она, конечно, существует в стороне от мейнстрима. Но если мейнстрим рушится, то остаемся мы: те, кто этот сверхмодерн разрабатывают и в него верят и те, кто говорят о контрмодерне и постмодерне, т.е. люди, которые сворачивают историю.
Тут, конечно, главный вопрос об истории. И по этому вопросу компромисса быть не может. История есть величайшая ценность. Это лестница восхождения человечества. Ее понятие исторического духа объединяет нас здесь с религиозными людьми, которые существуют здесь в формуле модерна. Если для религиозного человека есть история, то этот человек наш союзник. Если для него история – это пакость, то это нечто совсем другое. Одно дело, когда говорится, что нынешняя вселенная, так сказать, большой взрыв, это сотворение богом мира и человечества. А другое дело, когда говорится, что это момент изгнания Адама из рая.
Если вся вселенная - это момент изгнания Адама из рая, то она вся повреждена, она вся в грехе. Ее можно только ликвидировать, о чем и говорят гностики. Если же мы верим в нечто, в то, что нам дано, и содержит в себе правду и красоту (сотри случайные черты и ты увидишь – мир прекрасен), если мы верим, что мы предназначены для боя (и вечный бой нам только снится), то мы движемся путем модерна. И история будет продолжена, она приобретет новые качества, она будет опираться на новый гуманизм, на нового человека. Но это будет человек и это будет гуманизм.
И тут и есть главная развилка. И в этом огне брода нет. Первым испытанием этого огня была Великая Отечественная война, в которой мы сражались с фашистами. Фашисты стояли под агностическим знаменем. Тогда мы победили. В 91-ом году нам показали, что такое фашистский реванш на нашей территории. Ну что ж, посмотрим, что будет дальше. И я всегда в этой связи вспоминал фразу не очень любимого мною поэта Гумилева: «Ночь пройдет, и тогда узнаем, кто будет властителем этих мест». Ночь еще не прошла, посмотрим. Но это вопрос о судьбе мира, о судьбе человечества. И, как всегда, он находится в русских руках. Этот мяч на нашей территории. И нам на этот вопрос нужно отвечать.
оригинал тут
экономический кризис, что происходит?, что делать?, социология, для мозга, геополитика, Без перевода, кризис, Новости, В мире, Повод задуматься, Документальное, Серьезное, Для всех
Что стало главной бедой России в 2009 году? Грозит ли России усиление национализма? Чего нам ждать от Грузии и Украины? Эти и другие вопросы в новогоднем выпуске «Программы Ц» обсуждают Владимир Мамонтов, Максим Шевченко, Леонид Радзиховский, Алексей Жарич и журналист Илья Переседов.
Часть 1 — Евсюков. Кавказ. Пикалёво
Часть 2 — Агония оппозиции
Часть 3 — Судьба Украины и Грузии
Часть 4 — Обама. Кризис. Газопроводы
кризис, Повод задуматься, для мозга, что происходит?, Для всех
Соединенные Штаты признаны страной, наиболее активно среди всех стран мира использующей тюрьмы для изоляции своих граждан, сообщает Reuters со ссылкой на данные исследования, подготовленного компанией Pew Center.
Согласно этим данным, в настоящее время в тюрьмах и колониях находится каждый сотый взрослый гражданин страны. Общее число заключенных в США составляет 2,3 миллиона человек. Для сравнения: в полуторамиллиардном Китае сидит около 1,5 миллиона человек, а в 145-миллионной России — 890 тысяч человек. США лидируют не только по количеству заключенных, но и по их доле в обществе, опережая такие страны, как Иран и ЮАР.
Кроме того, по данным этого исследования, сохраняется и тенденция увеличения числа заключенных в США. Так, с 1987 года по 2007 год количество людей, приговоренных к лишению свободы, утроилось. Об этом сообщает Lenta.ru.
Ну чем не диктатура? До ГУЛАГа совсем недалеко осталось.
Материал для заметки взят с сайта http://www.rpmonitor.ru/pob/detail_n.php?ID=8451
Исходная статья — http://www.lenta.ru/news/2007/12/06/prison/