большая тёрка

На странице: 24 48 96

Большая Тёрка / Мысли /

книги

Baryshnya-Sasha

12 августа 2010 в 10:25

Еврейский вопрос

мысли, дилемма, книги, социум

Читаю «Евреи в России и в СССР». Спорная вещь, конечно, но...

Меня всегда интересовал вопрос, почему евреи как нация всегда стоят и воспринимаются особняком? Отчего к ним такая ярко выраженная нелюбовь у столь многих людей, особенно в России?

Что вы думаете об иудеях?

P/S Я резко отрицательно отношусь к политике Израиля по отношению к Палестине. Но мне кажется, следует разделять государство и народ. Даже в случае с иудеями

28 комментариев

Baryshnya-Sasha

27 июля 2010 в 11:38

Три конфетки и одна какашка

Детство, книги, мозг, Литература

У меня в детстве было до хрена книжек. Не знаю, может это как-то связано с тем, что папа работал в издательстве, может просто я любила читать, но книжки эти до сих пор занимают полок восемь в моем немаленьком книжком шкафу.

Там были просто охренительные вещи.

например

В этой книжке были истории о трех немецких детях. О толстой Нелли, которая с мамой плевала жвачкой в машины, о Сюзанне, которая думала, что в компьютере живут маленькие гномики и об Адаме, который, как мне помнится, был не очень-то общителен (и про него я что-то плохо помню).

Эта книжка бразильского автора и она совершенно безумна. Это история о девочке, у которой были в друзьях ожившая кукла, деревянный чувак с гвоздем в спине и кукурузный початок. Сначала они были в рыбном царстве, принц из которого потом пришел к ним в гости, но его съел кот. Еще они устраивали цирк, охотились на ягуара и ягуарунди, ели жабутикабы. Самое удивительное, что мама и няня девочки тоже участвовали в этом сумасшествии.

Эта книжка менее редкая, чем предыдущие. Это сборник про трех коротышей, собственно, один из которых носил муфту вместо одежды, у другого были отрезаны носки от ботинок, а у третьего тупо была борода. Они тоже устраивали всякие бесчинства, спасая кошек, ворон и других животин.

А вот за эту книгу я бы автору откусила голову. Никогда не давайте читать это детям.

Этот ублюдок, между прочим, решил, что сказки Андерсена "слабоваты", и решил накропать лучше. В итоге его произведения до сих пор во мне пробуждают ужас (хотя меня не так просто напугать). Почти все его "сказки" заканчиваются смертью персонажей. Например, двое детей оказываются на волшебном острове. Скачут с какими-то феями, девочка падает с оленя и разбивает голову о камни. Или мальчик - болел, болел и умер. Бабушка закопала его в землю. Вот и вся сказка! В общем, если вам хочется проблеваться или вы решили совершить суецид - можете почитать это.

А какие книжки вам в детстве нравились?

5 комментариев

Savenko

13 июля 2010 в 18:15

Проблема человеческого существования и любовь человека к человеку

психология, книги

Отрывок из последней рукописи С.Л. Рубинштейна "Человек и мир" (1959 г.) Тем, кто не любит думать, читать не советую.

Моральное отношение к человеку — это любовное отношение к нему. Любовь вы­ступает как утверждение бытия человека.

читать далее

Лишь через свое отношение к другому человеку человек существует как человек, фундаментальнейшее и чистейшее выражение любви, любовного отношения к человеку заключено в формуле и в чувстве: «Хорошо, что вы существуете в мире». Свое подлинное человеческое су­ществование человек обретает, поскольку в любви к нему другого человека он начинает существовать для другого человека. Любовь выступает как усиление утверждения человеческого существования данного человека для другого. Мо­ральный смысл любви (любви мужчины и женщины) в том, что человек обретает исключительное существование для другого человека, проявляющееся в избира­тельном чувстве: он самый существующий из всего существующего. Быть люби­мым — это значит быть самым существующим из всего и всех.

Любовь оказывается новой модальностью в существовании человека, посколь­ку она выступает как утверждение человека в человеческом существовании. Что­бы существовать как человек, человек должен существовать для другого не как объект познания, а как условие жизни, человеческого существования. Напротив, акт или чувство ненависти, презрения есть отказ в признании, полное или частич­ное перечеркивание бытия человека, значимости его бытия. Ненависть есть иде­альная форма изничтожения, морального «убийства» человека.

Любовь в ее «онтологическом» содержании — это процесс вычленения из сплетения зависимостей целей и средств особого, неповторимого существа данно­го человека. Любовь есть выявление этого образа человека и утверждение его су­ществования. С началом любви человек начинает существовать для другого чело­века в новом, более полном смысле как некое завершенное, совершенное в себе существо. Иными словами, любовь есть утверждение существования другого и выявление его сущности. В настоящей любви другой человек существует для ме­ня не как «маска», т. е. носитель определенной функции, который может быть ис­пользован соответствующим образом как средство по своему назначению, а как человек в полноте своего бытия. Любовь моя к другому человеку есть утвержде­ние его существования для меня и для него самого. Он перестает быть одним из... Это новый способ его существования, и я своим поведением утверждаю его как такового. Такова «сущность» любви, такова любовь в своем чистом виде. Отсю­да — «феноменология» и критика реальной любви как такового явления, в котором сущность любви осложнена, замаскирована и искажена привходящими об­стоятельствами.

Любовь к другому человеку выступает как первейшая острейшая потребность человека. Она выступает как оценка чувством, основывающаяся не на явлении только, не на непосредственном восприятии человека, а на раскрытии сущности человека, как зеркало, способное увидеть подлинную сущность человека. Прозре­ние и познание сущности другого человека происходит через те человеческие от­ношения, в которые вступает любящий. Любовь иногда бывает выявлением об­раза любимого — часто невидимого для других людей — не потому, что любящий поддается иллюзии, а потому, что он выявляет те стороны, которые не выясня­ются для других людей в тех деловых отношениях, в которых выступают лишь функциональные свойства человека как «маски». «Полюби нас черненькими, бе­ленькими всякий нас полюбит» — подлинный смысл этого положения в том, что­бы любить человека не за тот или иной поступок, встретивший одобрение или по­рицание других людей, который может быть случайным, а за него самого, за его подлинную сущность, а не за его заслуги. Любовь есть утверждение другого чело­века и заключенного в нем способа отношения к миру, к другим людям, а тем са­мым мое отношение к миру, к другим людям преломляется через отношение к лю­бимому человеку.

Радоваться самому существованию другого человека — вот выражение любви в ее исходном и самом чистом виде: «Хорошо, что Вы существуете в мире...» Но уже вслед за радостью от самого существования человека — хотя бы далекого и недоступного — приходит другая, более конкретная, а потому или более полная или более обедненная радость — радость от более или менее интимного общения с ним, в процессе которого общими у двух людей становятся и радости и печали ка­ждого из двух любящих друг друга людей. Здесь в любви происходит сплетение, перекрест двух противоположных тенденций. Одна имеет место тогда, когда в природном чувственном влечении происходит распад всех человеческих надстро­ек. Другая — когда природная основа служит силой, которую ничто надуманное не может превзойти; эта тенденция служит решению этических задач, выявлению в любимом всего хорошего, что есть в человеке, и порождению — естественному и необходимому — любовного к нему отношения, в котором этически формируется любящий. В этом случае природное выступает как основа той огромной душевной надстройки, питающей источник лирики, поэзии и т. д.

Платонизм выступил за отождествление добра только с духовным, а зла — с чувственным. Таким образом, добро не проникает в сферу чувственной действи­тельности и исчезает дифференциация добра и зла в сфере духовного. Где же на­ходится разрешение этой антимонии? В любви — половой"— у мужчины и женщи­ны тоже есть своя функция, но использование человека в любви по его функции, точнее, признание его существования только как носителя этой функции — это не любовь, а разврат, сама суть его. Плоха, низка чувственная любовь не потому, что она чувственна, а именно сведение в ней человека к одной функции, т. е. превра­щение человека в «маску». Это и есть отрицание человека и самой сущности под­линной любви. Не обращать человека в маску — такова первая заповедь этики, утверждать существование человека во всей полноте его бытия. Для нелюбящих в ходе жизни человек выступает по преимуществу в своей функции, которого со­ответственно ей используют по своему назначению как средство.

В любви, как в фокусе, проявляется факт невозможности существования чело­века как изолированного «я», т. е. вне отношения к другим людям. Любовь ребен­ка к матери (бабушке) — это прежде всего общность жизни, жизнь как сообща осуществляемый процесс. Но дело здесь не только в том, что они вместе участву­ют в жизни, а в том, что один живет через другого, что удовлетворение всех по­требностей ребенка осуществляется через мать, бабушку, что в ней источник всех радостей для ребенка. Сексуальные, природные связи (матери к ребенку и т. д.) являются силами, проявляющими другого человека, а не только сексуального партнера, во всем многообразии отношений, в которые он включается жизнью, и соответствующих качеств, значимых для любящего. Любовь выступает как при­страстный проявитель (в одном случае это осуществляется действием природной силы, природной потребности, в другом — воспитанного гуманным правом чувст­ва) всех хороших качеств в двояком смысле. Во-первых, она их вызывает к жизни, во-вторых, она делает их более видимыми для любящего (или делает любящего более зорким к ним). Важно при этом, что речь идет о проявлении лучших ка­честв не только в любовных отношениях, но и во всех планах жизни, во всех сфе­рах человеческой деятельности. Любовь мужчины к женщине, матери к ребенку — это природная основа этического отношения человека к человеку, которая затем выступает как преломленная через сознание и обогащенная, проникнутая богат­ством всех человеческих отношений к миру, к задачам своей деятельности, труда.

Однако, как говорилось, сами природные связи как таковые не объясняют все­го смысла человеческой любви. Здесь любовь может легко попасть в западню. «Он — мой, а я — его», склонна сказать любовь, и с этой психологией собственно­сти ревность лишь ждет случая, чтобы ужалить любящего. От ее терзаний при всех условиях может освободиться лишь тот, кому всегда доступно, кто всегда способен вернуться к исходному выражению любви, раскрывающему самую ее основу: радостному утверждению самого существования другого человека. Сила страсти, природного чувственного влечения одновременно и источник тяжких пре­грешений и духовной широты, способности к пониманию и сочувствию. Напри­мер, если сравнить чувственных, страстных людей, их доброту и снисходитель­ность к другим, их понимание трудностей, страстей и заблуждений других людей и «сухих» добродетельных пуритан, их сухость, черствость и безжалостность к людям, то преимущество явно будет на стороне первых. Как же может быть най­дено разрешение коллизии между действием — то положительным, то разруши­тельным — природных сил и способностью человека к радостному утверждению существования другого человека как такового?

Это и есть проблема «ближнего» и «дальнего» или любви к ближнему и даль­нему, любовь и проблема индивидуальности и общности. Противопоставление любви к ближнему и дальнему очень многозначно. Оно означает, во-первых, раз­личение любви к конкретным людям и абстрактную любовь к людям вообще. Это есть не что иное, как идеалом прикрытое и оправданное безразличие, сухость, чер­ствость и жестокость по отношению ко' всем людям, с которыми человек реально соприкасается и которым он мог бы реально помочь. Это — с высоты далекого, в будущее, в бесконечность и недосягаемость изгнанного идеала оправданное бес­сердечие к людям в настоящем, в действительности. Это соотношение вскрывает связь любви с реальным бытием людей.

Противопоставление возможно и в другом смысле: любовь к ближнему — это привязанность к своим присным, к тому, с кем сжился, это расширенный эгоизм, который близостью к другому заслоняется, снимает вопрос об оправданности, о ценности этических критериев. Это есть любовь к ближнему, противопостав­ленная любви к дальнему, к идеалу, любовь к человеку, которой нет дела до того, что представляет собой любимый, какому делу он себя отдает. Здесь снимается вопрос о том, к чему и к кому, какого морального облика человеку возникает лю­бовь, снимается привержением к родственным, семейным привязанностям, для которого всякие этические оценки, качества остаются по ту сторону добра и зла. Здесь происходит отказ от воякой избирательности: кто мне близок, тот и хорош. Эта любовь — пленение, любовь к одному человеку как эгоизм вдвоем, как обо­собление от всех людей. Такая любовь, равно как и любовь к дальнему, освобож­денная от любовного отношения к ближнему, в равной мере не могут быть оправ­даны. Противопоставление любви к ближнему любви к дальнему есть в одном случае утверждение существенности только непосредственного контакта, в дру­гом — образа человека, абстракции, идеала, противопоставленного самому реаль­ному человеку. Однако философия (мировоззрение) человека и его поведение, поступки, иногда совпадая, выражают и усиливают друг друга, а иногда приходят в противоречие. Согласно Мальбраншу, существует философия человеческого поведения — каждый поступок человека есть скрытое (имплицитное) суждение о «боге».

Снятие этого противопоставления заключается в том, чтобы в ближнем узреть и вызвать к жизни дальнего человека, идеал человека, но не в его абстрактном, а в его конкретном преломлении. Говоря иными словами, это значит в ближнем уви­деть идеал в его конкретном выражении. При этом нужно судить не только по яв­лениям как таковым, по поступкам, подвергшимся одобрению или неодобрению, а от «явления» перейти к сущности человека. Желание в ближнем, любимом, близком увидеть любимый идеал и способствовать его созданию есть, по сущест­ву, возврат к общественной функции, но только очень высокого, благородного по­рядка, не принижающий к будничным функциям, делам, а возвышающий. Здесь соединяются, сливаются любовь к человеку и любовь к правому делу, любовь к человеку как борцу за правое дело. Здесь соединяются конкретность личного и всеобщего, общественное выступает в конкретно-личностном преломлении и воплощении. Каждый человек в конкретной ситуации со своей позиции видит мир и относится к нему. Здесь любовь, как утверждение другого человека, есть утверждение конкретной, в человеке воплощенной истины (добра).

В бесконечной мягкости и бесконечной требовательности любви проявляется особое творческое отношение к человеку, субъекту, поскольку оно способствует утверждению бытия человека все более высокого плана, все большего внутренне­го богатства. В самой общей форме это вообще характеризует отношение к друго­му человеку: другой человек, будучи дан как объект, вызывает к себе отношение как к субъекту, а я для него — объект, которого он, в свою очередь, принимает как субъекта.

Отсюда обратимость этических человеческих отношений. Поскольку человек существует как человек только через свое отношение к другому человеку, по­скольку человечность человека проявляется в его отношении к другому, отноше­ние к другому должно быть таким же, как к самому себе. Говоря точнее, отнесись к другому так, как ты хочешь, чтобы он относился к тебе*. Именно здесь в полной мере обнаруживается человек как единичное существо, сохраняющее свою еди­ничность и поднимающееся до уровня всеобщности.

1 комментарий

lordglyk

25 июня 2010 в 01:07

Помогите найти книги онлайн

книги

 Не смог найти в интернете книги, если кто поможет, буду благодарен.

Адамецки, Кароль. О науке организации / К. Адамецки; Пер. с пол. А. Н. Сухорученко. — М. : Экономика, 1972. — 191 с.
Harris, F.W. «How Many Parts To Make At Once» Factory, The Magazine of Management, 10(2), 135–136, 152 (1913)
Harris, F. W. Operations Cost (Factory Management Series), Chicago: Shaw (1915)
Wilson, R. H. «A Scientific Routine for Stock Control» Harvard Business Review, 13, 116–128 (1934)
Walter Andrew Shewhart Economic control of quality of manufactured product. — D. Van Nostrand Company, 1931. — P. 501.
Walter Andrew Shewhart Statistical method from the viewpoint of quality control. — Washington, The Graduate School, the Department of Agriculture, 1939. — P. 155
Elton Mayo (1933) The human problems of an industrial civilization (New York: MacMillan)
Elton Mayo (1949), Hawthorne and the Western Electric Company, The Social Problems of an Industrial Civilisation, Routledge.
Elton Mayo, Gael, The Mad Mosaic: A Life Story. Quartet, London 1984
Статистическое управление процессами: Оптимизация бизнеса с использованием контрольных карт Шухарта
Дональд Уилер, Дэвид Чамберс
Ясухиро Монден «Система менеджмента Тойоты»
Йосио Кондо «Управление качеством в масштабах компании. Становление и этапы развития»
Джеймс Харрингтон «Совершенство управления процессами»
Джеймс Харрингтон «Совершенство управления проектами»
Джеймс Харрингтон «Совершенство управления ресурсами»
Роберт Маурер «Путь кайзен»
Брайан Маскелл и Брюс Баггали «Практика бережливого учета: управленческий, финансовый учет и система отчетности на бережливых предприятиях»
Уильям Детмер, Эли Шрагенхайм «Производство с невероятной скоростью: Улучшение финансовых результатов предприятия»
Лоуренс Лич «Вовремя и в рамках бюджета: Управление проектами по методу критической цепи»
Хитоси Такеда «Синхронизированное производство»
Сигео Синго «Быстрая переналадка для рабочих»
Григорий Фидельман, Сергей Дедиков, Юрий Адлер «Альтернативный менеджмент: Опыт построения фанки‑фирмы в России»
Паскаль Деннис «Сиртаки по‑японски: О производственной системе Тойоты и не только».
Уильям Б. Миллер, Вики Л. Шенк «Просто и доступно о производстве мирового уровня или Все, что мне нужно знать о производстве, я выучил в гараже Джо»

4 комментария

Savenko

22 июня 2010 в 21:16

Как отличить науку от лженауки

книги

Первый обязательный признак лженаучной теории – глобальность темы. Если наука стремится конкретизировать предмет исследования и углубиться, то лженаука оперирует только мировыми понятиями. Никакого там «К вопросу о некоторых особенностях пищеварения личинок шелкопряда в условиях повышенной влажности». Нет, только «Определение характера по номеру паспорта».

читать далее

Вот так сразу и универсально – такое многосложное и трудно формализуемое понятие, как личность, характер, психика и т.д., – недолго думая, определяют по десяти цифрам или буквам. Благо всегда найдется толпа восторженных дам, вскрикивающих: точно, точно – все совпало! И у меня, и у соседей!

Или «излечение организма путем воздействия акустических волн, прошедших через вакуум». Не какое-нибудь там улучшение некоторых функций одного органа путем длительного лечения, а сразу – весь организм ото всех болезней. Любому шестикласснику понятно, что акустические волны в вакууме не распространяются, но желание вылечить «все и сразу» так велико, что это уже неважно.

В частности, этим объясняется такая страсть публики защищать лжеученых: строго научные теории, как правило, малопонятны и неэффектны, кто там поймет, что такое эта постоянная Планка, нужно долго объяснять, что показывает число Авогадро, и т.д., зато лженаука обещает понятное, привлекательное и быстрое: излечение сразу от всего, определение будущего по одному показателю (гороскоп по дате рождения), характеристика личности по инициалам и т.д. Заманчиво и доходчиво!

Из статьи академика А. Мигдала «Отличима ли истина от лжи»:
«Лжеученый не любит мелочиться, он решает только глобальные проблемы и по возможности такие, которые не оставляют камня на камне от всей существующей науки. Как правило, работ меньшего значения у него никогда не было. У него самого нет сомнений, задача только в том, чтобы убедить тупых специалистов в своей очевидной правоте. Почти всегда он обещает громадный, немедленный практический выход там, где его не может быть.»

Второй признак – полное неприятие возражений. Настоящая наука движется медленно, подвергая все сомнению, задумываясь над возражениями, внимательно рассматривая случаи, противоречащие первичной гипотезе, и тем самым углубляет познание. Объяснение противоречий будет найдено, или гипотеза признана неверной.
Но наши буквософы и знакоскопы таким не заморачиваются. В их душе нет места сомнениям. А тех, кто пытается подвергнуть сомнениям их Великую Идею извне – они с полпинка зачисляют в ретроградов, душителей всего передового и светлого, или, на худой конец, в завистников, в своих личных недругов, которые из вредности хотят загасить Огнь. Примерно на таком уровне – все их ответы на конкретные вопросы...

Есть еще одна категория людей, питающих лженауки: легковерные слушатели. Они с восторгом выслушивают обещания лжеученых, и им неприятны скептики, которые их этого восторга лишают. Скептики предлагают подумать, апеллируют к неинтересной «школьной» науке, а ведь в глубине души даже легковерный чувствует: что-то тут не так, поскольку он легко верит и аргументам скептика. Ведь в самом деле, если в пирамидных постройках мясо не портится – почему до сих пор не разорились производители холодильников?.. И как это так выходит, что в момент смены суток с переходом со Скорпиона на Стрельца во всех роддомах мира одновременно перестают рождаться деловитые Скорпионы, зато валом валят обаятельные Стрельцы?.. Все подковырки и аргументы скептика разрушают прекрасную картину всеобщего счастья от нового открытия – неприятно, а кто виноват? Конечно, скептик! Зачем он вмешивается? Было так интересно!

Защитники лженаучной и наукоподобной невнятицы охотно вспоминают, что в свое время лженаукой считали генетику и кибернетику, любят поминать Галилея и Джордано Бруно – однако совершенно упускают из виду, что во всех перечисленных случаях науку душили НЕ НАУЧНЫЕ ОППОНЕНТЫ, а социальные и ПОЛИТИЧЕСКИЕ: церковь, или коммунистическая идеология. Думаю, что делается это сознательно – уж больно приятно почувствовать себя Коперником, а задающего неприятные вопросы оппонента пригвоздить как душителя Нового. Особенно, если конкретного ответа нет как нет, а если есть, то лучше его не озвучивать.

Третий признак, отличающий науку от не-науки – это ее принципиальная ПРОВЕРЯЕМОСТЬ, то есть воспроизводимость эксперимента. Если явление открыто и описано, то, повторяя действия ученого и следуя точному описанию, эксперимент может повторить каждый.
Любимый выкрик защитников разных «торсионных полей» и «энергии Ци» – о том, что вот, мол, радиоволны тоже невидимы и неощущаемы, и когда-то могли показаться выдумкой, расскажи о них средневековому ученому. Почему-то они не думают о том, что КТО БЫ ни строил радиоприемник и передатчик по описаниям – если все сделано точно, они ВСЕГДА получаются, и не надо быть каким-то особо «радиоодаренным гуру», осененным Тайным Знанием и т.д. Есть строгое описание – его надо точно воспроизвести, и эксперимент ДОЛЖЕН ПОЛУЧИТЬСЯ, а эффект – обязан ПОВТОРИТЬСЯ.

В случаях разных лженаучных предсказаний и влияний непознанных Полей – все эффекты может получить, как правило, только сам автор теории или ограниченное число каких-нибудь «медиумов». Более того, защитники лженауки, как правило, враждебно реагируют на предложение повторить, воспроизвести явление, или указать точные условия воспроизведения. Вершиной этого подхода является точка зрения «вот кто в это ВЕРИТ, у того получается, а кто не верит – ни за что не получится». То есть кто верит, что циркониевый браслет (космодиск и т.д.) лечит все на свете – тот молодец, а кто не верит – сам виноват, что не вылечился. Удобно!

Четвертый признак – гипотезы научные, как правило, имеют ограниченное действие, то есть предполагаемый к открытию (или изобретению) эффект в каких-то условиях не действует. Самый простой «детский» пример – даже такая сверхфундаментальная вещь, как закон всемирного тяготения, например, гласит нам, что тела притягиваются к земле и в силу этого падают. Но если тело привязать веревочкой или подставить подносик, то оно не упадет! Есть и еще много разных ухищрений, как телу не упасть. Или вот рентгеновские лучи – они пронизывают тела, но свинец для них непрозрачен, то есть фигура, одетая в просвинцованный комбинезон, для них непрозрачна. Магнитное поле влияет на некоторые металлы, но есть множество материалов, на которые оно не действует.

Но в случае лженаучной гипотезы все не так. Она действует ВСЕГДА, и нет никаких условий, которые ее действие ограничивают. Можете вертеть ее так и эдак, и пытаться понять, где же наступает ограничение ее действия, но юноша бледный со взором горящим (даром, что юноше зачастую по паспорту уже полвека, мы судим не по паспорту, а по уму) на все вопросы вам отвечает: она действует!
То есть хоть какой, к примеру, анализ характера в зависимости от букв имени, или от номера свидетельства о рождении. В качестве эффекта предлагается нечто очень фундаментальное: например, если в имени есть буква Л, то владелец имени обладает способностью к точным наукам (пример условный).
– Я проверил 500 человек, – заявляет вам буквософ, – все совпало! То есть способности есть у всех, просто у некоторых они не развиты (!), но они есть. Где-то в глубине души. Очень глубоко.
– А все-таки, вот я знаю пару человек с буквой Л, а они совершенно тупы в точных науках?
– Значит, у них имя неправильное! – отвечает буквософ. – Но мое открытие все равно верно. И я даже уже даю платные сеансы. У кого имя неверное – советую поменять. И таким образом моя теория совершенно верна! Я обследовал тысячи людей, и у обоих все совпало! А у кого не совпало, то у них имя неправильное, и я за отдельную плату вычислю правильное. Очень советую.

Остолбенев от такого поворота судьбы, вы делаете последнюю попытку ограничить космическое распространение теории буквы Л:
– А вот у японцев и вовсе нет в языке звука Л. Но что-то нельзя сказать, что этот народ полностью весь неспособен к точным наукам?
И вот тут буквософ применяет универсальные аргументы, которые он хранит на сердце всегда (следите за руками):
– Почему вы так предвзято подходите? Вы недовольны своей жизнью? Вот Галилея тоже преследовали и не верили ему! Чтобы опровергнуть мою теорию, надо посвятить этому всю жизнь, изучить от и до всю китайскую и индийскую философию, а вы вот так сразу? (Сам он, заметим, тоже никакую жизнь ничему не посвятил, а своих идей нахватался из развлекательной газеты с кроссвордами.)

Ну, а если вы настолько черствы и глухи, что и после таких убедительных аргументов не поверите в его супер-теорию, он произносит классическую фразу, которая золотыми литерами выбита у него на мраморе мозга. Повернувшись к своим сторонникам (а их всегда много) и завернувшись в тогу, он величественно изрекает:
– Идемте, девочки, не будем метать бисер.

Про бисер советую запомнить – это чрезвычайно удобный аргумент. Во-первых, это способ вежливо нахамить, потому что он слово «свиньи» не произнес, но оно подразумевается, во-вторых, это цитата из Священного писания (вот какой он образованный).
И с гордым блеском во взгляде он делает вид, что хочет удалиться – под восторженный визг девочек, освобожденных им от неприятного ощущения, что в теории все же что-то сильно не так. Ведь в мире столько непознанного! Идемте считать буквы, складывать цифры, делить все это на номер паспорта и «познавать себя» с нездешней силой! Приглашение «узнать будущее» (как правило, эти люди пишут так: «будующее», вероятно, буква Ю как-то способствует прорицанию) настолько заманчиво, что адепты (и особенно адептки), бросив полный сожаления взгляд на скептиков, широким потоком бросаются к своему гуру.

К. Ю. Старохамская: Как быстро отличить науку от лженауки?

7 комментариев

NY-212

19 июня 2010 в 13:47

Книги в кармане

книги, Наука и техника, радостный псто, добрый псто

Ох уж эта техника и технологии. Как же все стало удобно и высокотехнологично. Сейчас я например скачал читалку для своего телефона, закачал много интересующих меня книг. И теперь, я могу в любое время в любом месте почитать все что мне интересно, и мне не нужно для этого тащить чемодан с книгами, все умещается в кармане. Радует, правда.

13 комментариев

M-Esher

17 июня 2010 в 00:59

из серии "Книга и Я"

книги, чтение

"В большинстве любители книг делятся на три вида:

Первый вид жрёт все подряд, стремясь убить время и мозг; второй поглощает только один жанр {писателя} с крайним фанатизмом и глубоким убеждением, что остальное вредно для организма; третий же читает отдельные книги разных авторов, стремясь попробывать все и не утратить вкус." (с)

Мда...

Нет комментариев

TortEG

6 мая 2010 в 15:14

"Волшебная гора"

книги, патриотизм

Я наконец‑то сообразил почему прекрасный роман Томаса Манна «Волшебная гора» так давно не издавали в постсоветской России. Приведу один из наиболее спокойных отрывков из романа, посвященных русским:

«- Да, чтобы не забыть! — вдруг проговорил он с какой‑то непонятной
горячностью. — Ты вполне можешь представить меня той даме в саду, если
только это удобно, я ничего не имею против. Пусть говорит мне свое „tous les
deux“, ничего, я же подготовлен, я понимаю и отнесусь к этим словам как
надо. А с русской парой я не желаю знакомиться, слышишь? Категорически не
желаю. Это невоспитанные люди, и если уж я вынужден прожить три недели рядом
с ними и нельзя устроить иначе, то я знать их не хочу и имею на это полное
право, заявляю тебе со всей решительностью.
— Хорошо, — ответил Иоахим. — Разве они тебе так мешали? Да, они до
известной степени варвары — словом, нецивилизованны, я же тебя предупреждал.
Он всегда приходит к столу в кожаной куртке, до того заношенной, что я
просто удивляюсь, почему Беренс не сделает ему замечания. Она тоже не вполне
прилична, хотя носит шляпу с перьями... Впрочем, можешь не беспокоиться, они
сидят далеко от нас — за „плохим“ русским столом, ибо есть еще „хороший“
русский стол, где сидят только русские аристократы, — и едва ли тебе
придется с этой парой встретиться, даже если бы ты и захотел. Тут вообще
нелегко заводят знакомства, хотя бы по одному тому, что среди нас очень
много иностранцев; у меня у самого мало знакомых, несмотря на то, что я
здесь давно.»

И таких цитат в которых русские показываются безкультурными варварами очень много.. Но мне до известной степени на это плевать, если бы не одно но... Роман действительно почти не издавался в России, если не считать редкого издания 2005 года и уже почти исчезнувшего издания 1994 года. По всей видимости, такая аллюзия на предвоенную царскую Россию столь щедро реабилитированную и канонизированную после распада союза не особо нравится нашей горячо любимой власти. Но непонятным для меня остается только одно. Те, кому можно промывать мозг патриотизмом, не читают таких книг, они вообще ничего не читают. Возможно я ошибаюсь и книгу не издавали по другой причине, но все равно очень интересно..

6 комментариев

Savenko

27 апреля 2010 в 21:56

Ну гениален, просто гениален))

книги

Вначале, когда сущность действительности еще не раскрыта познанием, мыслью, действительность по преимуществу выступает как существование, сущее как та­ковое, сущность которого еще не раскрыта.

читать далее

По мере продвижения процесса позна­ния мысль все больше раскрывает сущность действительности в понятиях. При этом все эти «сущности», понятийные определения (Wasbestimmtheiten) — это «предикаты» той действительности, которая с самого начала выступает как ис­ходное для познания, как подлежащий раскрытию объект, Как уже говорилось, бытие, сущее — всегда субъект, никогда не предикат. Но каждое это сущее имеет ту или иную сущность (Wasbestimmtheit), т. е. собственно, точнее, не сущность, а качества. Сущность сначала есть качественная определенность сущего, затем сущность получает более специфическое содержание, отличное от простой ка­чественной определенности. Здесь намечается линия развития от качественной определенности сущего к его сущности в более специфическом смысле слова.

Основной ход идеализма заключается в превращении предикатов в субъекта:

сущность рассматривается как данное (идеи), а под вопросом оказывается преди­кат — существование. Это означает признание приоритета мысли перед бытием:

оказывается под вопросом самое бытие сущего, его существование. На самом деле под вопросом всегда в конечном счете предикаты, а не субъект. Вопрос заключа­ется в том, что есть бытие, а не есть ли оно, под вопросом его сущность, а не его бытие. Сущность — это всегда сущность чего-либо сущего (и возможность друго­го сущего). Сущность как нечто данное до существования, о существовании чего можно спрашивать, суть нечто идеальное, она существует лишь как мысль по­знающего. И вопрос о существовании сущности в этом смысле есть вопрос о соот­ношении мышления и бытия. Неверно проецировать это соотношение сущности и существования, при котором сначала полагается сущность, в само бытие. Это — отношение идеального и реального, а не внутри реального.

Этот вопрос может иметь еще такой смысл: о сущности чего-то, что может су­ществовать в каких-то условиях, спрашивается, существует или может ли существовать оно при других условиях. Таким образом, вопрос ставится либо о сущно­сти чего-то существующего, либо о существовании какой-то сущности.

Таким образом, утверждается приоритет чувственности перед мышлением и приоритет существования перед понятийным определением сущности. Логиче­ский анализ состава знаний свидетельствует об этом приоритете чувственно не­посредственно данного существования перед сущностью, определяемой в поня­тии (идее).

В составе познания логический анализ обнаруживает под «покровом» понятий «окна», открытые в чувственно данную реальность, за нагромождением понятий­ных определений — неустранимую почву непосредственного контакта с существу­ющей действительностью. Эта отсылка к ней осуществляется в следующей форме.

1. Это(т), то(т), здесь, теперь, вот я (по отношению к апеллирующим к ним, ука­зующим на них) и т. д. Это не что иное, как встреча двух понятийно не специ­фицированных реальностей. У Гегеля имеет место их констатация и попытка их редуцировать в процессе понятийного мышления («Феноменология духа»), у Рассела, напротив, их нередуцируемость.

2. Собственные имена выступают как отсылка к единичному существованию. Собственные имена не могут быть устранены из системы знаний посредством «координат», как это делает Рассел. За собственными именами стоит отсылка к существованию посредством слов группы: вот он — Иван Петров; это конеч­ный или исходный способ введения собственных имен, задача которого — представить человека. Все другие способы, осуществляющиеся посредством «описания», предполагают в исходной точке этот. О собственных именах нельзя утверждать, т. е. выводить существование, потому что существование, и при­том существование индивида, собственным именем уже предполагается. Дей­ствительный путь познания ведет не от собственного имени к его существова­нию, а от существования индивида к его наименованию.

3. Качество есть качественная характеристика сущего. В генерализованных — обобщенно по функциональному признаку в понятиях определенных — каче­ствах, например цветов, звуков и т.д„ также содержится неустранимая апелля­ция к чувственно данному: вот оно — красное. Иными словами, в сущем нахо­дится отправной пункт — то, что анализируется, генерализуется, абстрагиру­ется и т. д. мышлением.

Генерализованные качества (красное) и есть отправной пункт, показ чего-то существующего, чувственно данного: «вот красное». Отправляясь от него, строятся общие положения — «описания». «Описания» означают наличие единичного суще­го, удовлетворяющего сформулированным в общем положении условиям, утвер­ждение существования, т. е. существует такой объект, который обращает данную пропозициональную функцию в истинное суждение. Превращение пропозицио­нальной функции в истинное суждение имеет своей предпосылкой наличие или существование соответствующего объекта. У Рассела дело выглядит так, как буд­то бытие, существование выступает как нечто производное от истины; на самом деле лишь существование соответствующего объекта может превратить пропозициональную функцию в истинное суждение, т. е. очевидна обусловленность исти­ны существованием.

По мере продвижения познания сфера понятийных определений и «описаний» все расширяется, все большее количество свойств объекта получают свое выраже­ние, определение в мышлении, в понятиях, но это никак не снимает лежащей в их основе сферы апелляции к непосредственно чувственно данному бытию (существо­ванию). Чувственно данное существование остается раз и навсегда необходимой предпосылкой всех понятийных определений «сущности». Приоритет чувствен­ности перед мышлением — это и есть приоритет существования перед сущностью.

С.Л. Рубинштейн «Человек и мир»

3 комментария

Savenko

22 апреля 2010 в 22:47

Наука быть живым

книги, психология

Мне шестьдесят лет. Статистика говорит, что мне осталось жить еще тринадцать лет. Через тринадцать лет мне будет семьдесят три! Такого не может быть.

читать далее

Это кажется таким ужасным, просто убийственным. Всё произошло слишком быстро. Я всё время спешил, пытаясь всё делать правильно, пытаясь получать удовольствие от всего хорошего в жизни, пытаясь учиться и быть таким, каким я хотел. Ну и что?

Шестьдесят лет я пытался подготовиться к тому, чтобы жить настоящей жизнью. Шестьдесят лет я готовился к жизни… Которая начнется, как только я выясню, как нужно жить... как только я заработаю достаточно денег... как только у меня будет больше времени... как только я буду больше похож на человека, которому можно доверять. В последнее время я чувствую, что знаю немного больше о том, как нужно жить, как быть другом, как быть искренним с людьми, как смотреть правде в глаза. В последнее время я стал больше надеяться на самого себя. Но затем я смотрю на эти цифры: 60, 13 и 73. Не опоздал ли я?

Меня никогда не учили прислушиваться к своему внутреннему чувству. Наоборот, меня учили слушаться внешнего — родителей, учителей, вожаков бойскаутов, профессоров, начальников, правительство, психологов, науку — из этих источников я брал инструкции, как мне прожить мою жизнь. Те требования, которые шли изнутри, я рано научился рассматривать как подозрительные, эгоистичные и безответственные.

Что же требуется от человека, который хочет быть хозяином своей жизни? Главное — как можно более полно предоставить и открыть свое сознание заботе о своей жизни, самому факту того, что ты живешь здесь, в определенном месте, в определенное время.

Всё очень просто: мы не должны ничего делать с собой, чтобы быть тем, чем действительно хотим быть; вместо этого мы должны просто быть по‑настоящему самими собой и как можно более широко осознавать свое бытие.

Дж. Бьюдженталь «Наука быть живым. Диалоги между терапевтом и пациентами в гуманистической терапии»

Нет комментариев

feel69

15 апреля 2010 в 08:40

я жду

променя, книги

Почему ты всегда грустный? спросила я.
Я не грустный.
Как же, не грустный он.
Все совсем не так, сказал он. Сказал, что, по его мнению, люди проживают год за годом, но по‑настоящему они живут лишь малую часть отпущенного им времени — это годы, когда они выполняют то, для чего появились на свет. Именно тогда они чувствуют себя счастливыми. Все остальное время проходит в ожидании или воспоминаниях. Когда ты ждешь или предаешься воспоминаниям, сказал он, то тебя нельзя назвать ни грустным, ни радостным. Ты кажешься грустным, но на самом деле просто ждешь или вспоминаешь. Люди, которые ждут, вовсе не грустные; то же можно сказать и о тех, кто вспоминает. Они далеко.
Я жду, сказал он.

Алессандро Барикко «Такая история»

3 комментария

Savenko

2 апреля 2010 в 20:08

книги

Бывает, что привычные декорации рушатся. Подъем, трамваи, четыре часа в

конторе или на заводе, обед, трамвай, четыре часа работы, ужин, сон;

понедельник, вторник, среда, четверг, пятница, суббота, все в том же ритме

-- вот путь, по которому легко идти день за днем. Но однажды встает вопрос

«зачем?».

читать далее

Все начинается с этой окрашенной недоумением скуки. «Начинается»

вот что важно. Скука является результатом машинальной жизни, но она же

приводит в движение сознание. Скука пробуждает его и провоцирует

дальнейшее: либо бессознательное возвращение в привычную колею, либо

окончательное пробуждение. А за пробуждением рано или поздно идут

следствий: либо самоубийство, либо восстановление хода жизни. Скука сама по

себе омерзительна, но здесь я должен признать, что она приносит благо. Ибо

все начинается с сознания, и ничто помимо него не имеет значения.

Наблюдение не слишком оригинальное, но речь как раз и идет о самоочевидном.

Этого пока что достаточно для беглого обзора истоков абсурда. В самом

начале лежит просто «забота» .

Изо дня в день нас несет время безотрадной жизни, но наступает момент,

когда приходится взваливать ее груз на собственные плечи. Мы живем будущим:

«завтра», «позже», «когда у тебя будет положение», "с возрастом ты

поймешь". Восхитительна эта непоследовательность — ведь в конце концов

наступает смерть. Приходит день, и человек замечает, что ему тридцать лет.

Тем самым он заявляет о своей молодости. Но одновременно он соотносит себя

со временем, занимает в нем место, признает, что находится в определенной

точке графика. Он принадлежит времени и с ужасом осознает, что время — его

злейший враг. Он мечтал о завтрашнем дне, а теперь знает, что от него

следовало бы отречься. Этот бунт плоти и есть абсурд.

А. Камю «Миф о Сизифе. Эссе об абсурде.»

8 комментариев

Savenko

16 марта 2010 в 21:34

Теории сознания

книги

Я написал данную книгу, поскольку наше собственное существование научно не объяснимо. Необходимо рассмотреть философские теории того, чем мы являемся, ибо физика, химия, биология и сциентистская социальная наука не отдают должного жизненной человеческой реальности нашего собственного бытия.

читать далее

Важно осознать, что это не просто случайный факт, касающийся отношения между естественной наукой и нашим собственным существованием. Дело отнюдь не обстоит таким образом, будто ваше существование может быть объяснимо, просто если вы будете больше заниматься одной только наукой. Это будет означать внедрение "ненаучной" веры в прогресс науки. Несмотря на огромный успех науки в сфере объяснения природы за последние четыре или пять столетий благодаря парадигмам Галилея, Ньютона, Дарвина и Эйнштейна, наука далеко не всегда объясняет движущуюся материю. Наука достигает успеха в объяснении чего-либо в той мере, в какой это является физическим объектом или, в сущности, связано с физическими объектами. Поэтому-то нам необходимо знать, являемся ли мы физическими объектами. Я полагаю, что, хотя весьма очевидно наличие у нас тел, было бы упрощенным и неадекватным идентифицировать себя со своими телами.

Естественные науки, с одной стороны, и описания того, что существенно для человеческой реальности, – с другой антитетичны. Конфликт между наукой и нашим собственным существованием есть конфликт между понятиями, существенно важными для некоторых центральных проблем философии.

Наука обращается со своим предметом как с физическим, но мы ведь обладаем не только физическими свойствами. Например, в данный момент вы осознаете эти слова. Другие мысли находятся на периферии вашей психики. Вы находитесь в определенном настроении или испытываете определенные эмоции. Мы уклонимся от сути дела если будем нелогическим и ненаучным путем настаивать на том, что ментальное есть физическое. Prima facie¹ невозможно не считать, что ментальное не есть физическое (Сколько весит эмоция? Является ли сожаление твердым, подобно куску железа?). Науке нечего сказать о психологической глубине.

Наука в целом детерминистична, но мы, по крайней мере это выглядит так, обладаем свободой выбора. Наша свобода выбора, конечно, не предполагает значительную власть. Есть много вещей, которые любому из нас не по силам сделать (нам не хватает денег, физической силы, ситуация не та, и т.д.). Сказать, что у нас есть свобода выбора, значит сказать, что наш выбор не является неизбежным. Если мы выбираем, то могли бы выбирать иначе. Хотя, в соответствии с одними интерпретациями квантовая механика индетерминистична, а в соответствии с небольшим числом других она представляет собой теорию хаоса, наука в целом детерминистична. С научной точки зрения причины с необходимостью обусловливают свои действия. Но это prima facie несовместимо со свободной человеческой волей. Наука объективна, но наше собственное существование субъективно. Если вы занимаетесь наукой, то это требует вынесения за скобки – или воздержания от – вашей собственной субъективной точки зрения, так чтобы могли делаться открытия или фиксироваться данные, не искаженные личными эмоциями или политическими предрассудками. Это восхитительно и отчасти служит объяснением успеха науки в получении предсказательного контроля над физическими объектами. Тем не менее для того, чтобы понять самих себя, необходимо рассмотреть как раз эту субъективную, или Вашу собственную, точку зрения. Чтобы понять самих себя, нам следует понять все, что не учитывает наука. А это требует понимания субъективности. Ученый должен объяснить ученого.

В науке нет места для темпоральных категорий прошлого, настоящего и будущего. Физика имеет дело с порядком "до", "одновременно с" и "после". Чтобы понять, что "до", "одновременно с" и "после" не означают прошлое, настоящее и будущее, обратим внимание, что "прошлое" означает "до сейчас", "будущее" означает "после сейчас", а "сейчас" означает "когда я есть" или "когда я говорю (или думаю) это". Это субъективные, или самоцентрированные, понятия. "До", "одновременно с" и "после" являются объективными отношениями, которое могли бы иметь место, если бы не было сознательных существ. Прошлое – всегда чье-то прошлое. Будущее – чье-то будущее. Настоящее – чье-то настоящее. Науке нечего сказать о человеческом, времени.

Наука открывает скрытые и глубинные структуры физического мира. В человеческой же реальности важнее всего сама поверхность. Что я имею в виду под поверхностью? Поверхность не поверхностна. Поверхность существенна. Поверхность составляют цвета, а также ощущения боли и переживаемые муки голода. Поверхность – это политическое недовольство, равно как и эмоции и сексуальные желания. Наука может лишь описывать цвета как световые волны различной длины. Наука может описывать боли лишь как неврологические события (как возбуждение С-волокон). Физика, химия и биология способны описать политическую демонстрацию лишь как живую материю в движении. Все, чем мы непосредственно озабочены в нашей жизни, избегает строгих характеристик науки. Жизненная реальность вне пределов науки. Иначе об этом можно сказать так: наука количественна, а адекватное описание человеческой реальности качественно. Наука достигает предсказательного и манипулятивного контроля над физическим миром с помощью математических моделей. Человеческий опыт же есть калейдоскоп изменяющихся качеств, которые не могут быть квантифицированы. Наука имеет общий характер, но мы-то единичны. Наука стремится включать не вызывающие исключений обобщения относительно вселенной. Она пытается установить естественные законы. Мир человеческих действий не поддается естественным законам. Он не схватывается в их терминах.

Наука обращается со своим предметом как с несводимо другим. Она относится ко всему с позиции грамматического третьего лица. Но для нашей собственной реальности, однако, существенно, чтобы было возможно объяснение нашего существования с позиции первого лица единственного числа. Есть ведь такая вещь, как "быть самим собой", быть Вами, уважаемый читатель. Под этим я имею в виду, что, с Вашей точки зрения, вещи и другие люди находятся вон там. Они существуют на некотором расстоянии от Вас как существа, которых Вы можете перцептуально различать в мире вокруг Вас. Но Ваше собственное существование не таково. Вы являетесь определенным существом. Есть принципиальное различие между я и "всем остальным", которого мы не понимаем. Наука в лучшем случае понимает личность как другое, но не как я. Есть два фундаментально различных пути подхода к личности: наблюдать кого-либо или быть самим собой. Наука не понимает последнего, того, что значит "быть самим собой", "быть Вами".

читать книгу: СТИВЕН ПРИСТ теории сознания

Нет комментариев

Savenko

10 февраля 2010 в 23:37

СМЕРТЬ ИВАНА ИЛЬИЧА

книги

Иван Ильич видел, что он умирает, и был в постоянном отчаянии.

В глубине души Иван Ильич знал, что он умирает, но он не только не привык к этому, но просто не понимал, никак не мог понять этого.

Тот пример силлогизма, которому он учился в логике Кизеветера

: Кай — человек, люди смертны, потому Кай смертен, казался ему во всю его жизнь правильным только по отношению к Каю, но никак не к нему. То был Кай‑человек, вообще человек, и это было совершенно справедливо; но он был не Кай и не вообще человек, а он всегда был совсем, совсем особенное от всех других существо; он был Ваня с мама, папа, с Митей и Володей, с игрушками, кучером, с няней, потом с Катенькой, со всеми радостями, горестями, восторгами детства, юности, молодости. Разве для Кая был тот запах кожаного полосками мячика, который так любил Ваня! Разве Кай целовал так руку матери и разве для Кая так шуршал шелк складок платья матери? Разве он бунтовал за пирожки в Правоведении? Разве Кай так был влюблен? Разве Кай так мог вести заседание?

И Кай точно смертен, и ему правильно умирать, но мне, Ване, Ивану Ильичу, со всеми моими чувствами, мыслями, — мне это другое дело. И не может быть, чтобы мне следовало умирать. Это было бы слишком ужасно.

Так чувствовалось ему.

«Если б и мне умирать, как Каю, то я так бы и знал это, так бы и говорил мне внутренний голос, но ничего подобного не было во мне; и я и все мои друзья — мы понимали, что это совсем не так, как с Каем. А теперь вот что! — говорил он себе. — Не может быть. Не может быть, а есть. Как же это? Как понять это?»

Читать полностью

Нет комментариев

lalka

18 января 2010 в 19:32

Не верю.Не надеюсь.Люблю

книги

Сесилия меня удивила.

4 комментария

Savenko

7 декабря 2009 в 12:43

Воистину

книги

Самым невыгодным, ничего не обещающим для нас является общение с человеком, у которого нет никакой философии.

У. Джеймс

Нет комментариев

Savenko

15 ноября 2009 в 13:26

Слова

книги

Завладев государством, Джакомоне решил назвать себя королем Джакомоне
Первым, а своим приближенным он присвоил титулы адмиралов, камергеров и
начальников пожарных команд.

читать далее

Разумеется, Джакомоне тут же издал приказ, которым повелевал именовать
себя «ваше величество», а каждому, кто ослушается, отрезать язык. И чтобы
никому не приходило в голову говорить о нем правду, он приказал своим
министрам составить новый словарь.
— Нужно поменять местами все слова! — пояснил он. — Например, слово
«пират» будет означать «честный человек». Если кто‑нибудь назовет меня
пиратом, он попросту скажет на новом языке, что я честный малый!
— Клянемся всеми китами, на глазах у которых мы шли на абордаж,
шикарная мысль! — с восхищением воскликнули пираты‑министры. — Прямо хоть
вставляй ее в рамку и вешай на стену!
— Значит, понятно? — продолжал Джакомоне. — Тогда пойдем дальше.
Измените названия всех предметов, имена людей и животных. Для начала пусть
люди вместо доброго утра желают друг другу спокойной ночи. Таким образом,
мои верные подданные будут каждый свой день начинать со лжи. Ну и, само
собой разумеется, ложась спать, надо будет пожелать друг другу приятного
аппетита...
— Великолепно! — воскликнул один из министров. — Ведь для того, чтобы
сказать кому‑нибудь: «Как вы прекрасно выглядите!», нужно будет
произнести: «До чего же у вас мерзкая рожа!»

Д. Родари «Джельсомино в стране лгунов»

Нет комментариев

Savenko

11 ноября 2009 в 20:31

книги

Господи исусе, — подумал пес, вот так фрукт!

читать далее

На голове у фрукта росли совершенно зеленые волосы, а на затылке они отливали в ржавый табачный цвет, морщины расползались на лице у фрукта, но цвет лица был розовый, как у младенца. Левая нога не сгибалась, ее приходилось волочить по ковру, зато правая прыгала, как у детского щелкуна. На борту великолепнейшего пиджака, как глаз, торчал драгоценный камень.
От интереса у пса даже прошла тошнота.
Тяу, тяу!.. — Он легонько потявкал.
— Молчать! Как сон, голубчик?
— Хе‑хе. Мы одни, профессор? Это неописуемо, — конфузливо заговорил посетитель. — Пароль д'оннер — 25 лет ничего подобного, — субьект взялся за пуговицу брюк, — верите ли, профессор, каждую ночь обнаженные девушки стаями. Я положительно очарован. Вы — кудесник.
— Хм, — озабоченно хмыкнул Филипп Филиппович, всматриваясь в зрачки гостя.
Тот совладал, наконец, с пуговицами и снял полосатые брюки. Под ними оказались невиданные никогда кальсоны. Они были кремового цвета, с вышитыми на них шелковыми черными кошками и пахли духами.
Пес не выдержал кошек и гавкнул так, что субьект подпрыгнул.
— Ай!
— Я тебя выдеру! Не бойтесь, он не кусается.
— Я не кусаюсь? — Удивился пес.

М.А. Булгаков «Собачье сердце»

Нет комментариев

Savenko

7 ноября 2009 в 20:49

Настоящий профессионал

книги

Настоящий профессионал — не самый ли это высший титул из всех существующих на земле? И когда он может быть присвоен человеку? Ведь согласно указанным требованиям, он должен был непосредственно сам пройти путь профессионала, годами выдерживая соответствующий образ жизни, накопить достаточный опыт осмысления своей профессии и в результате выработать теоретические концепции, которые, как выясняется, можно шлифовать бесконечно. И он шлифует, дорабатывает их. Он всегда работает, всегда озабочен. Профессионала нетрудно разглядеть в толпе.

Р. Загайнов «Поражение»

Нет комментариев

Savenko

24 октября 2009 в 13:48

Персики

книги

Медовый месяц был в разгаре. Квартирку украшал новый

ковер самого яркого красного цвета, портьеры с фестонами и

полдюжины глиняных пивных кружек с оловянными крышками,

расставленные в столовой на выступе деревянной панели

читать далее

Молодым все еще казалось, что они парят в небесах. Ни он,

ни она никогда не видали, "как примула желтеет в траве у

ручейка"; но если бы подобное зрелище представилось их

глазам в указанный период времени, они бесспорно усмотрели

бы в нем - ну, все то, что, по мнению поэта, полагается

усмотреть в цветущей примуле настоящему человеку.

Новобрачная сидела в качалке, а ее ноги опирались на

земной шар. Она утопала в розовых мечтах и в шелку того же

оттенка. Ее занимала мысль о том, что говорят по поводу ее

свадьбы с "Малышом Мак-Гарри в Гренландии, Белуджистане и на

острове Тасмания. Впрочем, особого значения это не имело.

От Лондона до созвездия Южного Креста не нашлось бы боксера

полусреднего веса, способного продержаться четыре часа - да

что часа! четыре раунда - против Малыша Мак-Гарри. И вот

уже три недели, как он принадлежит ей; и достаточно

прикосновения ее мизинца, чтобы заставить покачнуться того,

против кого бессильны кулаки прославленных чемпионов ринга.

Когда любим мы сами, слово "любовь" - синоним

самопожертвования и отречения. Когда любят соседи, живущие

за стеной, это слово означает самомнение и нахальство.

Новобрачная скрестила свои ножки в туфельках и задумчиво

поглядела на потолок, расписанный купидонами.

- Милый, - произнесла она с видом Клеопатры,

высказывающей Антонию пожелание, чтобы Рим был поставлен ей

на дом в оригинальной упаковке. - Милый, я, пожалуй, съела

бы персик.

Малыш Мак-Гарри встал и надел пальто и шляпу. Он был

серьезен, строен, сентиментален и сметлив.

- Ну что ж, - сказал он так хладнокровно, как будто речь

шла всего лишь о подписании условий матча с чемпионом

Англии. - Сейчас пойду принесу.

- Только ты недолго, - сказала новобрачная. - А то я

соскучусь без своего гадкого мальчика, И смотри, выбери

хороший, спелый,

После длительного прощанья, не менее бурного, чем если бы

Малышу предстояло чреватое опасностями путешествие в дальние

страны, он вышел на улицу.

Тут он призадумался, и не без оснований, так как дело

происходило ранней весной и казалось мало вероятным, чтобы

где-нибудь в промозглой сырости улиц и в холоде лавок

удалось обрести вожделенный сладостный дар золотистой

зрелости лета.

Дойдя до угла, где помещалась палатка итальянца,

торгующего фруктами, он остановился и окинул презрительным

взглядом горы завернутых в папиросную бумагу апельсинов,

глянцевитых, румяных яблок и бледных, истосковавшихся по

солнцу бананов.

- Персики есть? - обратился он к соотечественнику Данте,

влюбленнейшего из влюбленных.

- Нет персиков, синьор, - вздохнул торговец. - Будут

разве только через месяц. Сейчас не сезон. Вот апельсины

есть хорошие. Возьмете апельсины?

Малыш не удостоил его ответом и продолжал поиски... Он

направился к своему давнишнему другу и поклоннику, Джастесу

О'Кэллэхэну, содержателю предприятия, которое соединяло в

себе дешевый ресторанчик, ночное кафе и кегельбан.

О'Кэллэхэн оказался на месте. Он расхаживал по ресторану и

наводил порядок.

- Срочное дело, Кэл, - сказал ему Малыш. - Моей старушке

взбрело на ум полакомиться персиком. Так что если у тебя

есть хоть один персик, давай его скорей сюда. А если они у

тебя водятся во множественном числе, давай несколько -

пригодятся.

- Весь мой дом к твоим услугам, - отвечал О'Кэллэхэн. -

Но только персиков ты в нем не найдешь. Сейчас не сезон.

Даже на Бродвее и то, пожалуй, недостать персиков в эту пору

года. Жаль мне тебя. Ведь если у женщины на что-нибудь

разгорелся аппетит, так ей подавай именно это, а не другое.

Да и час поздний, все лучшие фруктовые магазины уже закрыты.

Но, может быть, твоя хозяйка помирится на апельсине? Я как

раз получил ящик отборных апельсинов, так что если...

- Нет, Кэл, спасибо. По условиям матча требуются

персики, и замена не допускается. Пойду искать дальше.

Время близилось к полуночи, когда Малыш вышел на одну из

западных авеню. Большинство магазинов уже закрылось, а в

тех, которые еще были открыты, его чуть ли не на смех

поднимали, как только он заговаривал о персиках.

Но где-то там, за высокими стенами, сидела новобрачная и

доверчиво дожидалась заморского гостинца. Так неужели же

чемпион в полусреднем весе не раздобудет ей персика?

Неужели он не сумеет перешагнуть через преграды сезонов,

климатов и календарей, чтобы порадовать свою любимую сочным

желтым или розовым плодом?

Впереди показалась освещенная витрина, переливавшаяся

всеми красками земного изобилия. Но не успел Малыш

заприметить ее, как свет погас. Он помчался во весь дух и

настиг фруктовщика в ту минуту, когда тот запирал дверь

лавки.

- Персики есть? - спросил он решительно.

- Что вы, сэр! Недели через две-три, не раньше. Сейчас

вы их во всем городе не найдете. Если где-нибудь и есть

несколько штук, так только тепличные, и то не берусь

сказать, где именно. Разве что в одном из самых дорогих

отелей, где люди не знают, куда девать деньги. А вот, если

угодно, могу предложить превосходные апельсины, только

сегодня пароходом доставлена партия.

Дойдя до ближайшего угла, Малыш с минуту постоял в

раздумье, потом решительно свернул в темный переулок и

направился к дому с зелеными фонарями у крыльца.

- Что, капитан здесь? - спросил он у дежурного

полицейского сержанта,

Но в это время сам капитан вынырнул из-за спины

дежурного. Он был в штатском и имел вид чрезвычайно

занятого человека.

- Здорово, Малыш! - приветствовал он боксера. - А я

думал, вы совершаете свадебное путешествие.

- Вчера вернулся. Теперь я вполне оседлый гражданин

города Нью-Йорка. Пожалуй, даже займусь муниципальной

деятельностью. Скажите-ка мне, капитан, хотели бы вы

сегодня ночью накрыть заведение Денвера Дика?

- Хватились! - сказал капитан, покручивая ус. - Денвера

прихлопнули еще два месяца назад.

- Правильно, - согласился Малыш. - Два месяца назад

Рафферти выкурил его с Сорок третьей улицы. А теперь он

обосновался в вашем околотке, и игра у него идет крупней,

чем когда-либо. У меня с Денвером свои счеты. Хотите,

проведу вас к нему?

- В моем околотке? - зарычал капитан. - Вы в этом

уверены, Малыш? Если так, сочту за большую услугу с вашей

стороны. А вам что, известен пароль? Как мы попадем туда?

- Взломав дверь, - сказал Малыш. - Ее еще не успели

оковать железом. Возьмите с собой человек десять. Нет, мне

туда вход закрыт. Денвер пытался меня прикончить. Он

думает, что это я выдал его в прошлый раз. Но, между

прочим, он ошибается. Однако поторопитесь, капитан. Мне

нужно пораньше вернуться домой.

И десяти минут не прошло, как капитан и двенадцать его

подчиненных, следуя за своим проводником, уже входили в

подъезд темного и вполне благопристойного с виду здания, где

в дневное время вершили свои дела с десяток солидных фирм.

- Третий этаж, в конце коридора, - негромко сказал Малыш.

- Я пойду вперед.

Двое дюжих молодцов, вооружённых топорами, встали у

двери, которую он им указал.

- Там как будто все тихо, - с сомнением в голосе произнес

капитан. - Вы уверены, что не ошиблись, Малыш?

- Ломайте дверь, - вместо ответа скомандовал Малыш. -

Если я ошибся, я отвечаю.

Топоры с треском врезались в незащищенную дверь. Через

проломы хлынул яркий свет. Дверь рухнула, и участники

облавы, с револьверами наготове, ворвались в помещение.

Просторная зала была обставлена с крикливой роскошью,

отвечавшей вкусам хозяина, уроженца Запада. За несколькими

столами шла игра. С полсотни завсегдатаев, находившихся в

зале, бросились к выходу, желая любой ценой ускользнуть из

рук полиции. Заработали полицейские дубинки. Однако

большинству игроков удалось уйти.

Случилось так, что в эту ночь Денвер Дик удостоил притон

своим личным присутствием. Он и кинулся первым на

непрошенных гостей, рассчитывая, что численный перевес

позволит сразу смять участников облавы. Но с той минуты,

как он увидел среди них Малыша, он уже не думал больше ни о

ком и ни о чем. Большой и грузный, как настоящий тяжеловес,

он с восторгом навалился на своего более хрупкого врага, и

оба, сцепившись, покатились по лестнице вниз. Только на

площадке второго этажа, когда они, наконец, расцепились и

встали на ноги, Малыш смог пустить в ход свое

профессиональное мастерство, остававшееся без применения,

пока его стискивал в яростном объятии любитель сильных

ощущений весом в двести фунтов, которому грозила потеря

имущества стоимостью в двадцать тысяч долларов.

Уложив своего противника. Малыш бросился наверх и,

пробежав через игорную залу, очутился в комнате поменьше,

отделенной от залы аркой.

Здесь стоял длинный стол, уставленный ценным фарфором и

серебром и ломившийся от дорогих и изысканных яств, к

которым, как принято считать, питают пристрастие рыцари

удачи. В убранстве стола тоже сказывался широкий размах и

экзотические вкусы джентльмена, приходившегося тезкой

столице одного из западных штатов.

Из-под свисающей до полу белоснежной скатерти торчал

лакированный штиблет сорок пятого размера. Малыш ухватился

за него и извлек на свет божий негра-официанта во фраке и

белом галстуке.

- Встань! - скомандовал Малыш. - Ты состоишь при этой

кормушке?

- Да, сэр, я состоял. - Неужели нас опять сцапали, сэр?

- Похоже на то. Теперь отвечай: есть у тебя тут

персики? Если нет, то, значит, я получил нокаут.

- У меня было три дюжины персиков, сэр, когда началась

игра, но боюсь, что джентльмены съели все до одного Может

быть, вам угодно скушать хороший, сочный апельсин, сэр?

- Переверни все вверх дном, - строго приказал Малыш, - но

чтобы у меня были персики. И пошевеливайся, не то дело

кончится плохо. Если еще кто-нибудь сегодня заговорит со

мной об апельсинах, я из него дух вышибу.

Тщательный обыск на столе, отягощенном дорогостоящими

щедротами Денвера Дика, помог обнаружить один-единственный

персик, случайно пощаженный эпикурейскими челюстями

любителей азарта. Он тут же был водворен в карман Малыша, и

наш неутомимый фуражир пустился со своей добычей в обратный

путь. Выйдя на улицу, он даже не взглянул в ту сторону, где

люди капитана вталкивали своих пленников в полицейский

фургон, и быстро зашагал по направлению к дому.

Легко было теперь у него на душе. Так рыцари Круглого

Стола возвращались в Камелот, испытав много опасностей и

совершив немало подвигов во славу своих прекрасных дам.

Подобно им, Малыш получил приказание от своей дамы и сумел

его выполнить. Правда, дело касалось всего только персика,

но разве не подвигом было раздобыть среди ночи этот персик в

городе, еще скованном февральскими снегами? Она попросила

персик; она была его женой; и вот персик лежит у него в

кармане, согретый ладонью, которою он придерживал его из

страха, как бы не выронить и не потерять.

По дороге Малыш зашел в ночную аптеку и сказал хозяину,

вопросительно уставившемуся на него сквозь очки:

- Послушайте, любезнейший, я хочу, чтобы вы проверили мои

ребра, все ли они целы. У меня вышла маленькая размолвка с

приятелем, и мне пришлось сосчитать ступени на одном или

двух этажах.

Аптекарь внимательно осмотрел его

- Ребра все целы, - гласило вынесенное им заключение. -

Но вот здесь имеется кровоподтек, судя по которому можно

предположить, что вы свалились с небоскреба "Утюг", и не

один раз, а по меньшей мере дважды.

- Не имеет значения, - сказал Малыш. - Я только попрошу

у вас платяную щетку.

В уютном свете лампы под розовым абажуром сидела

новобрачная и ждала. Нет, не перевелись еще чудеса на белом

свете. Ведь вот одно лишь словечко о том, что ей чего-то

хочется - пусть это будет самый пустяк: цветочек, гранат

или - ах да, персик, - и ее супруг отважно пускается в ночь,

в широкий мир, который не в силах против него устоять, и ее

желание исполняется.

И в самом деле - вот он склонился над ее креслом и

вкладывает ей в руку персик.

- Гадкий мальчик! - влюбленно проворковала она. - Разве

я просила персик? Я бы гораздо охотнее съела апельсин.

Благословенна будь, новобрачная!

О. Генри «Персики»

4 комментария

Savenko

22 октября 2009 в 12:50

Верный вопрос

книги

Ответчик был построен, чтобы действовать столько, сколько

необходимо, - что очень большой срок для одних и совсем

ерунда для других. Но для Ответчика этого было вполне

достаточно.

 
читать далее 
 Если говорить о размерах, одним Ответчик казался
исполинским, а другим - крошечным. Это было сложнейшее
устройство, хотя кое-кто считал, что проще штуки не сыскать.
  Ответчик же знал, что именно таким должен быть. Ведь он
- Ответчик. Он знал.
  Кто его создал? Чем меньше о них сказано, тем лучше.
Они тоже знали.
  Итак, они построили Ответчик - в помощь менее искушенным
расам - и отбыли своим особым способом. Куда - одному
Ответчику известно.
  Потому что Ответчику известно все.
  На некой планете, вращающейся вокруг некой звезды,
находился Ответчик. Шло время: бесконечное для одних,
малое для других, но для Ответчика - в самый раз.
  Внутри него находились ответы. Он знал природу вещей, и
почему они такие, какие есть, и зачем они есть, и что все
это значит.
  Ответчик мог ответить на любой вопрос, будь тот поставлен
правильно. И он хотел. Страстно хотел отвечать!
  Что же еще делать Ответчику?
  И вот он ждал, чтобы к нему пришли и спросили.
  - Как вы себя чувствуете, сэр? - участливо произнес
Морран, повиснув над стариком.
  - Лучше, - со слабой улыбкой отозвался Лингман.
  Хотя Морран извел огромное количество топлива, чтобы
выйти в космос с минимальным ускорением, немощному сердцу
Лингмана маневр не понравился. Сердце Лингмана то
артачилось и упиралось, не желая трудиться, то вдруг
пускалось вприпрыжку и яростно молотило в грудную клетку. А
какой-то момент казалось даже, что оно вот-вот остановится,
просто назло. Но пришла невесомость - и сердце заработало.
  У Моррана не было подобных проблем. Его крепкое тело
свободно выдерживало любые нагрузки. Однако в этом полете
ему не придется их испытывать, если он хочет, чтобы старый
Лингман остался в живых.
  - Я еще протяну, - пробормотал Лингман, словно в ответ на
невысказанный вопрос. - Протяну, сколько понадобится, чтобы
узнать.
  Морран прикоснулся к пульту, и корабль скользнул в
подпространство, как угорь в масло.
  - Мы узнаем. - Морран помог старику освободиться от
привязных ремней. - Мы найдем Ответчик!
  Лингман уверенно кивнул своему молодому товарищу. Долгие
годы они утешали и ободряли друг друга. Идея принадлежала
Лингману. Потом Морран, закончив институт, присоединился к
нему. По всей Солнечной системе они выискивали и собирали
по крупицам легенды о древней гуманоидной расе, которая
знала ответы на все вопросы, которая построила Ответчик и
отбыла восвояси.
  - Подумать только! Ответ на любой вопрос! - Морран был
физиком и не испытывал недостатка в вопросах: расширяющаяся
Вселенная, ядерные силы, "новые" звезды...
  - Да, - согласился Лингман.
  Он подплыл к видеоэкрану и посмотрел в иллюзорную даль
подпространства. Лингман был биологом и старым человеком.
Он хотел задать только два вопроса.
  Что такое жизнь?
  Что такое смерть?
  После особенно долгого периода сбора багрянца Лек и его
друзья решили отдохнуть. В окрестностях густо расположенных
звезд багрянец всегда редел - почему, никто не ведал, - так
что вполне можно было поболтать.
  - А знаете, - сказал Лек, - поищу-ка я, пожалуй, этот
Ответчик.
  Лек говорил на языке оллграт, языке твердого решения.
  - Зачем? - спросил Илм на языке звест, языке
добродушного подтрунивания. - Тебе что, мало сбора
багрянца?
  - Да, - отозвался Лек, все еще на языке твердого решения.
- Мало.
  Великий труд Лека и его народа заключался в сборе
багрянца. Тщательно, по крохам выискивали они вкрапленный в
материю пространства багрянец и сгребали в колоссальную
кучу. Для чего - никто не знал.
  - Полагаю, ты спросишь у него, что такое багрянец? -
предположил Илм, откинув звезду и ложась на ее место.
  - Непременно, - сказал Лек. - Мы слишком долго жили в
неведении. Нам необходимо осознать истинную природу
багрянца и его место в мироздании. Мы должны понять, почему
он правит нашей жизнью. - Для этой речи Лек воспользовался
илгретом, языком зарождающегося знания.
  Илм и остальные не пытались спорить, даже на языке спора.
С начала времен Лек, Илм и все-прочие собирали багрянец.
Наступила пора узнать самое главное: что такое багрянец и
зачем сгребать его в кучу?
  И конечно, Ответчик мог поведать им об этом. Каждый
слыхал об Ответчике, созданном давно отбывшей расой, схожей
с ними.
  - Спросишь у него еще что-нибудь? - поинтересовался Илм.
  - Пожалуй, я спрошу его о звездах, - пожал плечами Лек.
- В сущности, больше ничего важного нет.
  Лек и его братья жили с начала времен, потому они не
думали о смерти. Число их всегда было неизменно, так что
они не думали и о жизни.
  Но багрянец? И куча?
  - Я иду! - крикнул Лек на диалекте
решения-на-грани-поступка.
  - Удачи тебе! - дружно пожелали ему братья на языке
величайшей привязанности.
  И Лек удалился, прыгая от звезды к звезде.
  Один на маленькой планете. Ответчик ожидал прихода
Задающих вопросы. Порой он сам себе нашептывал ответы. То
была его привилегия. Он знал.
  Итак, ожидание. И было не слишком поздно и не слишком
рано для любых порождений космоса прийти и спросить.
  Все восемнадцать собрались в одном месте.
  - Я взываю к Закону восемнадцати! - воскликнул один. И
тут же появился другой, которого еще никогда не было,
порожденный Законом восемнадцати.
  - Мы должны обратиться к Ответчику! - вскричал один. -
Нашими жизнями правит Закон восемнадцати. Где собираются
восемнадцать, там появляется девятнадцатый. Почему так?
  Никто не мог ответить,
  - Где я? - спросил новорожденный девятнадцатый. Один
отвел его в сторону, чтобы все рассказать. Осталось
семнадцать. Стабильное число.
  - Мы обязаны выяснить, - заявил другой, - почему все
места разные, хотя между ними нет никакого расстояния.
  Ты здесь. Потом ты там. И все. Никакого передвижения,
никакой причины. Ты просто в другом месте.
  - Звезды холодные, - пожаловался один.
  - Почему?
  - Нужно идти к Ответчику.
  Они слышали легенды, знали сказания. "Некогда здесь был
народ - вылитые мы! - который знал. И построил Ответчик.
Потом они ушли туда, где нет места, но много расстояния".
  - Как туда попасть? - закричал новорожденный
девятнадцатый, уже исполненный знания.
  - Как обычно.
  И восемнадцать исчезли. А один остался, подавленно глядя
на бесконечную протяженность ледяной звезды. Потом исчез и
он.
  - Древние предания не врут, - прошептал Морран. - Вот
Ответчик.
  Они вышли из подпространства в указанном легендами месте
и оказались перед звездой, которой не было подобных. Морраи
придумал, как включить ее в классификацию, но это не играло
никакой роли. Просто ей не было подобных.
  Вокруг звезды вращалась планета, тоже не похожая на
другие. Морран нашел тому причины, но они не играли никакой
роли. Это была единственная в своем роде планета.
  - Пристегнитесь, сэр, - сказал Морран. - Я постараюсь
приземлиться как можно мягче.
  Шагая от звезды к звезде, Лек подошел к Ответчику,
положил его на ладонь и поднес к глазам.
  - Значит, ты Ответчик? - проговорил он.
  - Да, - отозвался Ответчик.
  - Тогда скажи мне, - попросил Лек, устраиваясь поудобнее
в промежутке между звездами. - Скажи мне, что я есть?
  - Частность, - сказал Ответчик. - Проявление.
  - Брось, - обиженно проворчал Лек. - Мог бы ответить и
получше... Теперь слушай. Задача мне подобных - собирать
багрянец и сгребать его в кучу. Каково истинное значение
этого?
  - Вопрос бессмысленный, - сообщил Ответчик. Он знал, что
такое багрянец и для чего предназначена куча. Но объяснение
таилось в большом объяснении. Лек не сумел правильно
поставить вопрос.
  Лек задавал другие вопросы, но Ответчик не мог ответить
на них. Лек смотрел на все по-своему узко, он видел лишь
часть правды и отказывался видеть остальное. Как объяснить
слепому ощущение зеленого?
  Ответчик и не пытался. Он не был для этого предназначен.
  Наконец Лек презрительно усмехнулся и ушел, стремительно
шагая в межзвездном пространстве.
  Ответчик знал. Но ему требовался верно сформулированный
вопрос. Ответчик размышлял над этим ограничением, глядя на
звезды - не большие и не малые, а как раз подходящего
размера.
  "Правильные вопросы... Тем, кто построил Ответчик,
следовало принять это во внимание, - думал Ответчик. Им
следовало предоставить мне свободу, позволить выходить за
рамки узкого вопроса".
  Восемнадцать созданий возникли перед Ответчиком - они не
пришли и не прилетели, а просто появились. Поеживаясь в
холодном блеске звезд, они ошеломленно смотрели на
подавляющую громаду Ответчика.
  - Если нет расстояния, - спросил один, - то как можно
оказаться в других местах?
  Ответчик знал, что такое расстояние и что такое другие
места, но не мог ответить на вопрос. Вот суть расстояния,
но она не такая, какой представляется этим существам. Вот
суть мест, но она совершенно отлична от их ожиданий.
  - Перефразируйте вопрос, - с затаенной надеждой
посоветовал Ответчик.
  - Почему здесь мы короткие, - спросил один, - а там
длинные? Почему там мы толстые, а здесь худые? Почему
звезды холодные?
  Ответчик все это знал. Он понимал, почему звезды
холодные, но не мог объяснить это в рамках понятий звезд или
холода.
  - Почему, - поинтересовался другой, - есть Закон
восемнадцати? Почему, когда собираются восемнадцать,
появляется девятнадцатый?
  Но, разумеется, ответ был частью другого, большего
вопроса, а его-то они и не задали.
  Закон восемнадцати породил девятнадцатого, и все
девятнадцать пропали.
  Ответчик продолжал тихо бубнить себе вопросы и сам на них
отвечал.
  - Ну вот, - вздохнул Морран. - Теперь все позади.
  Он похлопал Лингмана по плечу - легонько, словно
опасаясь, что тот рассыплется.
  Старый биолог обессилел.
  - Пойдем, - сказал Лингман. Он не хотел терять времени.
В сущности, терять было нечего.
  Одев скафандры, они зашагали по узкой тропинке.
  - Не так быстро, - попросил Лингман.
  - Хорошо, - согласился Морран.
  Они шли плечом к плечу по планете, отличной от всех
других планет, летящей вокруг звезды, отличной от всех
других звезд.
  - Сюда, - указал Морран. - Легенды были верны.
Тропинка, ведущая к каменным ступеням; каменные ступени - во
внутренний дворик... И - Ответчик!
  Ответчик представился им белым экраном в стене. На их
взгляд, он был крайне прост.
  Лингман сцепил задрожавшие руки. Наступила решающая
минута его жизни, всех его трудов, споров...
  - Помни, - сказал он Моррану, - мы и представить не в
состоянии, какой может оказаться правда.
  - Я готов! - восторженно воскликнул Морран.
  - Очень хорошо. Ответчик, - обратился Лингман высоким
слабым голосом, - что такое жизнь? Голос раздался в их
головах.
  - Вопрос лишен смысла. Под "жизнью" Спрашивающий
подразумевает частный феномен, объяснимый лишь в терминах
целого.
  - Частью какого целого является жизнь? - спросил
Лингман.
  - Данный вопрос в настоящей форме не может разрешиться.
Спрашивающий все еще рассматривает "жизнь" субъективно, со
своей ограниченной точки зрения.
  - Ответь же в собственных терминах, - сказал Морран.
  - Я лишь отвечаю на вопросы, - грустно произнес Ответчик.
  Наступило молчание.
  - Расширяется ли Вселенная? - спросил Морран.
  - Термин "расширение" неприложим к данной ситуации.
Спрашивающий оперирует ложной концепцией Вселенной.
  - Ты можешь нам сказать хоть что-нибудь?
  - Я могу ответить на любой правильно поставленный вопрос,
касающийся природы вещей.
  Физик и биолог обменялись взглядами.
  - Кажется, я понимаю, что он имеет в виду, - печально
проговорил Лингман. - Наши основные допущения неверны. Все
до единого.
  - Невозможно! - возразил Морран. - Наука...
  - Частные истины, - бесконечно усталым голосом заметил
Лингман. - По крайней мере, мы выяснили, что наши
заключения относительно наблюдаемых феноменов ложны.
  - А закон простейшего предположения?
  - Всего лишь теория.
  - Но жизнь... безусловно, он может сказать, что такое
жизнь?
  - Взгляни на это дело так, - задумчиво проговорил
Лингман. - Положим, ты спрашиваешь: "Почему я родился под
созвездием Скорпиона при проходе через Сатурн?" Я не сумею
ответить на твой вопрос в терминах зодиака, потому что
зодиак тут совершенно ни при чем.
  - Ясно, - медленно выговорил Морран. - Он не в состоянии
ответить на наши вопросы, оперируя нашими понятиями и
предположениями.
  - Думаю, именно так, Он связан корректно поставленными
вопросами, а вопросы эти требуют знаний, которыми мы не
располагаем.
  - Значит, мы даже не можем задать верный вопрос? -
возмутился Морран. - Не верю. Хоть что-то мы должны знать.
- Он повернулся к Ответчику. - Что такое смерть?
  - Я не могу определить антропоморфизм.
  - Смерть - антропоморфизм! - воскликнул Морран, и
Лингман быстро обернулся. - Ну наконец-то мы сдвинулись с
места.
  - Реален ли антропоморфизм?
  - Антропоморфизм можно классифицировать экспериментально
как А - ложные истины или В - частные истины - в терминах
частной ситуации.
  - Что здесь применимо?
  - И то и другое.
  Ничего более конкретного они не добились. Долгие часы
они мучили Ответчик, мучили себя, но правда ускользала все
дальше и дальше.
  - Я скоро сойду с ума, - не выдержал Морран. - Перед
нами разгадки всей Вселенной, но они откроются лишь при
верном вопросе. А откуда нам взять эти верные вопросы?!
  Лингман опустился на землю, привалился к каменной стене и
закрыл глаза.
  - Дикари - вот мы кто, - продолжал Морран, нервно
расхаживая перед Ответчиком. - Представьте себе бушмена,
требующего у физика, чтобы тот объяснил, почему нельзя
пустить стрелу в Солнце. Ученый может объяснить это только
своими терминами. Как иначе?
  - Ученый и пытаться не станет, - едва слышно проговорил
Лингман. - Он сразу поймет тщетность объяснения.
  - Или вот как вы разъясните дикарю вращение Земли вокруг
собственной оси, не погрешив научной точностью?
  Лингман молчал.
  - А, ладно... Пойдемте, сэр?
  Пальцы Лингмана были судорожно сжаты, щеки впали, глаза
остекленели.
  - Сэр! Сэр! - затряс его Морран.
  Ответчик знал, что ответа не будет.
  Один на планете - не большой и не малой, а как раз
подходящего размера - ждал Ответчик. Он не может помочь
тем, кто приходит к нему, ибо даже Ответчик не всесилен.
  Вселенная? Жизнь? Смерть? Багрянец? Восемнадцать?
  Частные истины, полуистины, крохи великого вопроса.
  И бормочет Ответчик вопросы сам себе, верные вопросы,
которые никто не может понять.
  И как их понять?
  Чтобы правильно задать вопрос, нужно знать большую часть
ответа.

12 комментариев

Skyline-Hrom

18 октября 2009 в 15:46

молодёж в России совсем не читает книги???

ужос, Россия, книги

Блин, а как тут нафиг можно их читать?? Вот захотелось мне прочитать «Код Да Винчи» и «Ангелы и Демоны», пришел в магазин, обе книги выходят в 800 рублей О.о ну извиняйте, не вариант..

Многие за чтение в электронном виде или вообще аудиокниги, это да, но есть вещи которые охото читать держа само печатное изделие в руках!

На провах личной терки: может у кого есть? одолжите пожалуйста почитать сие книжечки =-)

14 комментариев

Savenko

17 октября 2009 в 21:13

Про экспертов

книги

Мы не держим «экспертов». Более того, мы вынуждены избавляться от работника, как только он возомнит себя таковым, поскольку человек, хорошо знающий свое дело, никогда не станет утверждать, что знает его досконально.

читать далее

Человек, хорошо знающий свое дело, прекрасно видит, что сделать ему предстоит намного больше того, что уже сделал. Все его мысли заняты продвижением вперед и ему некогда забивать голову тем, какой он опытный и эффективный работник. Всегда думать о будущем, о том, как добиться лучшего, большего, — только с этим приходит осознание беспредельности собственных возможностей. В тот момент, когда человек уверовал в свое доскональное знание дела, перед ним закрывается большое количество дверей и многое становится невозможным.
Я отказываюсь признавать слово «невозможно». Я не знаю никого, кто бы обладал такими глубокими познаниями, чтобы утверждать, что возможно, а что нет. Большой опыт, добротная техническая подготовка должны, по идее, расширять кругозор и ограничивать количество невозможностей и невероятностей. К большому сожалению, это не так. В большинстве случаев техническое образование и так называемый опыт служат лишь тому, чтобы продемонстрировать последствия ошибок и неудавшихся экспериментов. Вместо того чтобы извлекать пользу и учиться на совершенных ошибках, люди воспринимают их как непреодолимое препятствие к прогрессу. Если кто‑то, мнящий себя большим авторитетом, категорично заявляет: «Это невозможно», — стройный хор бездумных последователей вторит ему: «Это невозможно».

Генри Форд «Моя жизнь, мои достижения»

Нет комментариев

Savenko

16 октября 2009 в 22:32

книги

Бледная и скучающая гражданка в белых носочках и белом же беретике с хвостиком неизвестно для каких причин, записывала входящих в ресторан.
-- Ваши удостоверения? -- она с удивлением глядела на пенсне Коровьева, а также и на примус Бегемота, и на разорванный Бегемотов локоть.

читать далее

-- Приношу вам тысячу извинений, какие удостоверения? -- спросил Коровьев, удивляясь.
-- Вы -- писатели? -- в свою очередь, спросила гражданка.
-- Безусловно, -- с достоинством ответил Коровьев.
-- Ваши удостоверения? -- повторила гражданка.
-- Прелесть моя... -- начал нежно Коровьев.
-- Я не прелесть, -- перебила его гражданка.
-- О, как это жалко, -- разочарованно сказал Коровьев и продолжал: -- Ну, что ж, если вам не угодно быть прелестью, что было бы весьма приятно, можете не быть ею. Так вот, чтобы убедиться в том, что Достоевский -- писатель, неужели же нужно спрашивать у него удостоверение?
-- Вы -- не Достоевский, -- сказала гражданка, сбиваемая с толку Коровьевым.
-- Ну, почем знать, почем знать, -- ответил тот.
-- Достоевский умер, -- сказала гражданка, но как-то не очень уверенно.
-- Протестую, -- горячо воскликнул Бегемот. -- Достоевский бессмертен!
-- Ваши удостоверения, граждане, -- сказала гражданка.
-- Помилуйте, это, в конце концов, смешно, -- не сдавался Коровьев, -- вовсе не удостоверением определяется писатель, а тем, что он пишет! Почем вы знаете, какие замыслы роятся у меня в голове? Или в этой голове? -- и он указал на голову Бегемота, с которой тот тотчас снял кепку, как бы для того, чтобы гражданка могла получше осмотреть ее.
И в этот момент негромкий, но властный голос прозвучал над головой гражданки:
-- Пропустите, Софья Павловна.
Гражданка с книгой изумилась; в зелени трельяжа возникла белая фрачная грудь и клинообразная борода флибустьера. Он приветливо глядел на двух сомнительных оборванцев и, даже более того, делал им пригласительные жесты. Авторитет Арчибальда Арчибальдовича был вещью, серьезно ощутимой в ресторане, которым он заведовал, и Софья Павловна покорно спросила у Коровьева:
-- Как ваша фамилия?
-- Панаев, -- вежливо ответил тот. Гражданка записала эту фамилию и подняла вопросительный взор на Бегемота.
-- Скабичевский, -- пропищал тот, почему-то указывая на свой примус. Софья Павловна записала и это и пододвинула книгу посетителям, чтобы они расписались в ней. Коровьев против Панаева написал "Скабичевский", а Бегемот против Скабичевского написал "Панаев".

М.А. Булгаков «Мастер и Маргарита»

Нет комментариев