Большая Тёрка / Мысли /
бесплатное образование, митинг, В мире
В мире, что происходит?, экономический кризис, кризис
Круглый стол ПРОБЛЕМЫ ЕВРОЗОНЫ: ЧТО ЖДЁТ ЕВРО И РУБЛЬ? Москва, 12 мая 2010
философия, модернизация россии, кризис, экономический кризис, Apocalipsys Now!, В мире
геополитика, экономический кризис, кризис, что происходит?, В мире
Представитель Линдона Ларуша Дебра Фримен дала интервью LPAC‑TV (www.larouchepac. com) о своем визите в Стэнфордский университет в апреле 2010 года, разъясняя отрицательный эффект выступления там Аркадия Дворковича.
Продолжение поста http://www.cn.ru/terka/post/3172623/. Забавно получается, что обсуждение некоего события становится интереснее и важнее самого события. Ну просто чистая постмодернистская ситуация.
Как блогосфера отреагировала на появление в Интернете компрометирующих роликов с участием представителей оппозиции? Что это: пиар или анти‑пиар? Кто придумал «секс‑бомбу» Катю Муму, и где грань, за которую может переступить общественный деятель?
против реформы образования, В мире, митинг
В мире, Повод задуматься, Великая Отечественная
То особое значение, которое придается нынешнему празднованию Победы, очевидным образом не определяется «полукруг лостью» даты. Наверное, имеет значение, что ближайшая круглая дата будет уже в полном смысле исторической, поскольку реальных свидетелей, не говоря уже о живых победителях, можно будет пересчитать по пальцам. Победа уходит в историю. И сейчас определяется то, как она в этой истории останется и останется ли вообще. И будет ли вообще у нас история. То есть речь не о празднике, не об участии в параде бывших наших союзников, не о плакатах со Сталиным, хотя и об этом тоже. Речь о нашей идентичности, о том, тот ли мы народ, который сотворил эту Победу. И, значит, способен сделать то же самое? Или совсем другой? Так, нынешние греки могут чтить подвиг трехсот спартанцев, или монголы — канонизировать Чингисхана... Та атака на нашу Победу, на ее абсолютность и ее сакральность (при абсолютном же признании всей исторической правды, ее сопровождающей) — это атака на нашу идентичность. Или, что гораздо хуже, попытка застолбить смену идентичности. То, что у нас называют «попыткой фальсификации истории», для многочисленных последышей нацистских коллаборационистов — это, по существу, их реванш, обозначающий одно: что в конце концов они выиграли ту войну. В чем их, кстати, наглядно убеждает просто вид современной политической карты. Для более серьезного заказчика это в первую очередь попытка навсегда исключить наш реванш, стереть генетический код, предполагающий в принципе такую возможность. Шизофренический по видимости и позорный по сути скандал вокруг плакатов со Сталиным — очень удачная картинка к мотивации либеральных генетиков. Независимо от их конкретной политической ориентации и общественного положения. Не о репрессиях речь идет и не о цене Победы. В конце концов, Сталин — это лучшее напоминание и о репрессиях, и об этой цене, которую может отрицать только параноик. Панический страх перед Сталиным — это страх Победы, способности к Победе любой ценой. Давайте уж до конца: если цена Победы чрезмерна и непосильна, может, и не надо было Победы? Бог бы с ней, с Победой? Логически допустимая конструкция. И опять же, могла ли в конкретных исторических условиях эта цена быть существенно меньше? Это могло бы быть также вполне допустимым предметом содержательной дискуссии, если вынести за скобки истерику, эмоции, штампы и табу. Однако вынести их за скобки не удастся, потому что они и есть суть «дискуссии». В конечном итоге мы приходим к тому же, о чем много раз говорено: для чего вообще нужно государство? Государство нужно для Победы и больше ни для чего (речь идет о настоящем государстве, а не о симулякре вроде Датского королевства). Если вам не нужна Победа, то вам и такое государство ни к чему — цена чрезмерна. Причем чрезмерной будет любая цена. Смысл в том, что нам предложен тест на нашу способность к Победе. И если мы тест не пройдем, последствия будут соответствующие, можете не сомневаться. Автор: Михаил ЛЕОНТЬЕВ, главный редактор источник - http://odnakoj.ru/magazine/ot_redakcii/gosydarstvo_nyzhno_dlya_pobedx/ расширенный доклад по теме:
кризис, экономический кризис, В мире, Великая Отечественная
Известно, что буквально сразу после нападения немцев Сталин недоуменно сказал в узком кругу: «На что они рассчитывают?» Ведь Германия была не готова к войне с СССР в 1941 году. Да, обученная и обстрелянная армия, высокий боевой дух, но явная нехватка ресурсов, в том числе военной техники (что и привело к коллапсу под Москвой). А ведь большие войны ХХ века — это войны экономик, в отличие от войн Средневековья, которые суть войны дружин, и войн XXI века, которые суть войны технологий. После победы под Москвой во всех мировых стратегических центрах уже понимали, что Германия войну проиграет, хотя оставалось еще долгих и кровавых три года. Да, имело место тактическое превосходство, но большие войны не выигрываются тактикой. Блицкриг убедительно выглядит на штабных картах, но история, которую Гитлер знал хорошо, не давала никаких оснований считать, что Россия не соберет новые войска взамен разбитых или что русские солдаты не будут стоять насмерть. А ведь Гитлер не был недоумком, он обладал несомненным стратегическим талантом, да вначале все и шло почти по его замыслам. Так на что же он рассчитывал и в чем просчитался?
А рассчитывал он на свое достаточно точное представление о сущности современных войн и их отличии от войн минувших эпох. Древние войны были племенными, и поскольку верность человека своему племени проистекала непосредственно из биологии, то велись они до последнего воина. Поэтому, кстати, не удается победить Афганистан и Чечню, только договориться с ними — это племена, а не государства современного типа (ничего плохого и обидного в этом нет). А нынешние большие войны — это войны государств. Государство же населено нацией, а не племенем, и, даже если оно моноэтническое, лояльность людей там принадлежит государству, а не нации. Попросту говоря, рухнет государство — рухнет все. И война с государством по сравнению с войной с племенем — то же, что сражение с медведем по сравнению со схваткой с гигантской амебой, если бы таковая существовала. Ее победить было бы очень трудно, потому что отсечение даже многих кусков некритично, а медведя не обязательно рубить в капусту — достаточно поразить в голову.
В этом и состоял замысел Гитлера: сокрушить не столько вооруженные силы СССР, сколько государственную машину. Если это будет достигнуто, то неважно, что останется столько-то миллионов человек под ружьем и столько-то тысяч танков с топливом и боезапасом — они превратятся в курицу с отрубленной головой: бегать кругами она может долго, но на осмысленные действия не способна. Такова, кстати, была в реальности судьба большинства окруженных в кампанию 1941 года советских группировок. Вообще вся эта кампания была в большой степени направлена на то, чтобы государственная машина СССР — а это не только сама власть, но сложная структура из власти и народа — развалилась. И ситуация летом на фронтах, особенно во второй половине октября в Москве, показывает, что до этого было недалеко.
Если рассуждать абстрактно, этот замысел был вполне правильным, тем более что Франция за год до этого была сокрушена именно так, а не путем физического уничтожения миллионов людей. Гитлер просто недооценил крепкость советской государственной машины. Притом логика его вполне понятна: революционные эксперименты и чудовищное напряжение индустриализации и коллективизации, не говоря о репрессиях, были, мягко говоря, не консенсусными — значит, социальная база власти слаба. Антирусская космополитическая идеология ослабила и национальную базу. То есть власть стоит на песке. Но оказалось, что и национальное русское не умерло, и новое ощущение советской общности у многих появилось вполне реально, и элита крепка, и обиды забываются перед лицом врага. А ведь Гитлер писал в своем дневнике, что большую нацию с по-настоящему крепкой государственной машиной, способной к жесткому сопротивлению, победить нереально. Так что это был просчет в оценке конкретной ситуации при правильной исходной посылке.
В чем тут урок для нас сегодняшних? А в том, что в сегодняшнем мире в еще большей степени, чем тогда, для победы вовсе не надо перемалывать миллионные армии. Представьте себе, что Грузия вторгается в Абхазию или Южную Осетию с одобрения американцев, которые обещают военную помощь (реально ли это практически — вопрос ситуационный). Американцам не будет нужды десантировать в Сочи морскую пехоту. Достаточно будет нейтрализовать нашу авиацию с баз в Турции и с авианосцев 6-го флота, дистанционно подавить наши части у границы крылатыми ракетами, ослепить наши спутники (которых, впрочем, нет) и заглушить радиосвязь. Я ни за что не поверю в то, что наши руководители отдадут приказ о ядерной атаке США — для решения о самоубийстве ради смерти врага надо обладать очень специфическими качествами, которых я у них не вижу. Да и ни один американский солдат не перейдет границу России, в чем американские лидеры будут настойчиво (и вполне правдиво) заверять наших. Но власть наша и само государство как общность при этом рассыплется, как карточный домик. Потому что ни одного элемента крепкости государственной машины, которые недооценил в 1941 году Гитлер, у нас сейчас нет.
А все почему-то считают, что главная опасность для нас — падение цен на нефть.
Автор: Михаил ЮРЬЕВ
источник - http://odnakoj.ru/magazine/main_theme/eshce_odin__yrok_velikojvojnx/
модернизация россии, В мире, Повод задуматься, Великая Отечественная
про Михалкова я с автором не согласен. Слишком много МНС напридумывал. А в остальном весьма пронзительная заметка
.
Торжественно и помпезно празднуя 65-летие Великой Победы, мы не имеем права избегать ответа на вопрос: зачем была нужна эта Победа? Ради чего и кого сражались и погибали наши отцы и деды?
К празднованию 65-летия Победы мы все готовились. Готовились основательно. Ожидается участие в праздничном параде войск союзников по анти гитлеровской коалиции, Ми хал ков выпустил вторую часть три логии «Утомленные солнцем», ве теранам войны бесплатно раздают жилплощадь. Но все это оставляет чувство глубокой внутренней неудовлетворенности.
Наша интеллигенция устраивает обструкцию Михалкову за бездарно (по ее, интеллигенции, мнению) потраченные на фильм то ли 40, то ли 50 млн долларов. Содержания и смысла за этой критикой нет никакого, кроме большого сожаления, что не критикующие получили и потратили эти суммы. Вот дали бы им эти деньги, они бы показали…
Извечная проблема. Хорошо помню, как во времена перестройки царило настроение: «Да, на Западе, конечно, есть расслоение на бедных и богатых, успешных и неуспешных, но я-то, конечно же, буду в числе первых. Надо только избавиться от засилья КПСС, Советов и всего этого проклятого социализма». Избавились… Где сейчас эти умники? Они ведь составляли массовую социальную основу горбачевской перестройки.
Михалков своим фильмом совершенно справедливо задает нам всем вопрос: стоило ли побеждать в ТАКОЙ войне, ТАКОЙ страшной ценой, на ТАКИХ сверхусилиях нации, и все это для того, чтобы получить ту жизнь, которую мы сейчас имеем?
Вот это несоответствие подвига, совершенного ради Великой Победы, и реальностей современного бытия разрывает напрочь сознание подавляющего большинства зрителей в наших кинотеатрах. Ну, действительно, за что сражались на войне два моих деда? За то, что сегодня их дети (мои родители) получают нищенскую пенсию, на которую нельзя достойно жить, имея при этом по 40 лет трудового стажа?
Вот пойдут по Красной площади войска антигитлеровской коалиции. Бывшие союзники, объявившие СССР холодную войну практически сразу после окончания Второй мировой. Кстати, эти бывшие союзники сильно гордятся победой в холодной войне против СССР. Хиллари Клинтон даже выступала за вручение сотрудникам ЦРУ наград за поражение Советского Союза. И распадается наше сознание, ибо не понимаем мы, кто будет маршировать по Красной площади — наши союзники или наши враги, которые считают, что победили СССР.
Точно так же, как распадается наше сознание, когда мы слышим, что якобы есть у нашей страны цели. Ну, например, модернизация. И не понимаем мы ничего, поскольку какая может быть модернизация, когда с очевидностью протекает другой процесс — деградация. Было у нас бесклассовое общество — складывается сословно-классовое. Были у нас действительно равные возможности в сфере образования и социальной защищенности — теперь условия явно не равные. Что может модернизироваться в стране, в которой деградирует социальная структура? Поэтому и не верим мы ни в какую модернизацию.
Когда в начале 90-х Чубайс с Гайдаром проводили приватизацию с монетизацией, так они честно говорили, что это не для повышения эффективности экономики и народного хозяйства, а только лишь с одной целью — создать класс крупных собственников-олигархов, которые не допустят «возврата к прошлому», а займутся построением новой социальной структуры России. Они этим успешно и занимаются все 20 постперестроечных лет.
Вот, например, ЕГЭ. Обычная государственная школа теперь будет готовить только для сдачи ЕГЭ по двум обязательным предметам на уровне оценки удовлетворительно. И ничего больше потребовать с государственной школы будет невозможно. Все остальное — за отдельную плату. Кто себе этого финансово позволить не может, тот образования современного не получит. Точно не за это сражались мои деды.
Мне кажется, что и победили мы во многом благодаря тому, что точно знали, за что сражаемся. Тогда знали. А теперь как-то забыли. Нам очень нужно сейчас вспомнить, зачем нам была нужна та Победа. Потому что если не вспомним, то не будет у нас новых побед. Никаких. Ни великих, ни малых.
А фильм у Михалкова получился в общем-то хороший. Правильный фильм. И то, что бывшие союзники, нынешние натовцы, пройдут по Красной площади в честь нашей Победы, — тоже хорошо. Главное, чтобы всем было понятно, зачем и почему они по ней идут. По крайней мере, благодаря этому наш парад покажут по «ихнему» телевидению, и, может быть, кто-то для себя нечто новое узнает об этой «неизвестной войне». Например, на чьей стороне воевал СССР.
И то, что жилплощадь раздаем ветеранам — тоже хорошо. Тем более что ветеранов этих совсем мало осталось. Только не надо думать, что, раздав квартиры ветеранам, получим мы освобождение от проклятого вопроса, ради чего они сражались и побеждали.
Автор: Дмитрий КУЛИКОВ
источник - http://odnakoj.ru/magazine/main_theme/o_smxsle_nashej_pobedx/
Несмотря на страшные потери, хозяйственная система СССР сумела обеспечить Победу
Прямой ущерб, нанесенный Великой Отечественной войной экономике СССР, равнялся почти трети всего национального богатства страны, тем не менее народное хозяйство выстояло. И не только выстояло. В предвоенные и особенно в военные годы были приняты определяющие экономические решения, выработаны и внедрены новаторские (во многом беспрецедентные) подходы к реализации поставленных целей и насущных производственных задач. Именно они сформировали основу послевоенного экономического и инновационного прорыва.
С момента своего основания Советский Союз всячески стремился стать самодостаточной, экономически независимой страной. Только такой подход, с одной стороны, способствовал проведению государством самостоятельной внешней и внутренней политики и позволял вести переговоры с любыми партнерами и по любым вопросам на равных, а с другой — укреплял обороноспособность, повышал материальный и культурный уровень населения. Определяющую роль в достижении данных целей играла индустриализация. Именно на нее были направлены основные усилия, тратились силы и ресурсы. При этом удалось добиться значительных результатов. Так, если в 1928 году на производство средств производства (промышленность группы «А») в СССР приходилось 39,5% валовой продукции всей промышленности, то в 1940 году этот показатель достигал уже 61,2%.
Сделали все, что смогли
С 1925 по 1938 год был создан целый ряд передовых отраслей экономики, выпускавших технически сложную продукцию (в том числе оборонного значения). Получали дальнейшее развитие (реконструировались и расширялись) и старые предприятия. Менялась их изношенная и устаревшая материально-техническая база производства. При этом не просто на место одних станков устанавливались другие. Внедрять старались все самое современное и инновационное на тот момент (конвейеры, поточные линии с минимальным количеством ручных операций), повышали энерговооруженность производств. Например, на сталинградском заводе «Баррикады» впервые в СССР была пущена конвейерная система и первая в мире автоматическая линия из агрегатных станков и полуавтоматов.
С целью промышленного освоения восточных районов страны и союзных республик эти предприятия тиражировались — дублирующее оборудование и часть работников (в основном инженерно-технического звена) привлекалась для организации и налаживания производств на новом месте. На отдельных гражданских предприятиях создавались резервные мощности для выпуска военной продукции. На этих специализированных участках и в цехах в предвоенные годы отрабатывалась технология и осваивался выпуск военной продукции.
В годы первых пятилеток, и особенно предвоенной, были разведаны и начали промышленно осваиваться гигантские месторождения полезных ископаемых, которыми располагала страна. При этом ресурсы не только широко использовались в производстве, но и накапливались.
Благодаря использованию плановой системы хозяйствования удалось, во-первых, наиболее оптимально с точки зрения различных затрат, а во-вторых, наиболее выгодно с точки зрения достижения результатов не только разместить значимые производственные мощности, но и создать целые промышленные районы. В 1938—1940 гг. в Госплане СССР составлялись обзоры о выполнении планов по экономическим районам, о ликвидации нерациональных и чрезмерно дальних перевозок, разрабатывались и анализировались районные балансы (топливно-энергетический, материальные, производственных мощностей, транспортный), составлялись планы по кооперированию поставок в территориальном разрезе, изучались крупные районно-комплексные схемы.
Ставя перед собой задачи превращения страны в передовую, промышленно развитую державу, руководство государства ускоренными темпами осуществляло переход к преимущественно урбанизированному укладу жизни (не только в крупных городах, но и в сельской местности, учитывая, что более 65% населения проживало именно там) с созданием современной системы социальной инфраструктуры (образование, подготовка кадров, здравоохранение, радиофикация, телефонизация и т. п.), соответствующей требованиям индустриально организованного труда.
Все это позволило СССР обеспечить в предвоенные годы высокие темпы экономического развития.
В 1940 году по сравнению с 1913-м валовая продукция промышленности увеличивалась в 12 раз, производство электроэнергии — в 24, добыча нефти — в 3, добыча чугуна — в 3,5, стали — в 4,3 раза, выпуск станков всех видов — в 35 раз, в том числе металлорежущих — в 32 раза.
Автомобильный парк страны к июню 1941 года вырос до 1 млн 100 тыс. машин.
В 1940 году колхозами и совхозами государству было сдано 36,4 млн тонн зерна, что позволило не только полностью обеспечить внутренние потребности страны, но и создать резервы. При этом значительно расширилось производство зерна на востоке страны (Урал, Сибирь, Дальний Восток) и в Казахстане.
Усиленно росла оборонная промышленность. Темпы роста военного производства в годы второй пятилетки составили 286% по сравнению со 120% роста промышленного производства в целом. Среднегодовой темп роста оборонной промышленности за 1938—1940 гг. составил 141,5% вместо 127,3%, предусмотренных третьим пятилетним планом.
В итоге к началу войны Советский Союз превратился в страну, способную производить любой вид промышленной продукции, доступной в то время человечеству.
Восточный промышленный район
Создание восточного промышленного района было обусловлено несколькими задачами.
Во-первых, обрабатывающие и высокотехнологичные производства стремились максимально приблизить к источникам сырья и энергии. Во-вторых, за счет комплексного освоения новых географических районов страны формировались центры индустриального развития и базы для дальнейшего движения на восток. В-третьих, здесь строились предприятия-дублеры, а также формировался потенциал для возможного размещения эвакуируемых мощностей с территории, которая могла стать театром военных действий или подвергнуться оккупации вражескими войсками. При этом учитывалось и максимальное вынесение хозяйственных объектов за пределы радиуса действия бомбардировочной авиации потенциального противника.
В третьей пятилетке в восточных районах СССР строилось 97 предприятий, в том числе 38 машиностроительных. В 1938—1941 гг. Восточная Сибирь получала 3,5% союзных капиталовложений, Западная Сибирь — 4%, Дальний Восток — 7,6%. Урал и Западная Сибирь заняли первое место в СССР по производству алюминия, магния, меди, никеля, цинка; Дальний Восток, Восточная Сибирь – по производству редких металлов.
В 1936 году только Урало-Кузнецкий комплекс давал около 1/3 выплавки чугуна, стали и производства проката, 1/4 добычи железной руды, почти 1/3 добычи угля и около 10% продукции машиностроения.
На территории наиболее заселенной и хозяйственно освоенной части Сибири к июню 1941 года насчитывалось более 3100 крупных промышленных предприятий, а уральская энергосистема превратилась в самую мощную в стране.
В дополнение к двум железнодорожным выходам из Центра на Урал и в Сибирь были проложены более короткие линии через Казань — Свердловск и через Оренбург — Орск. Построен новый выход с Урала на Транссибирскую магистраль: от Свердловска на Курган и в Казахстан через Троицк и Орск.
Размещение предприятий-дублеров на востоке страны в третьей пятилетке, ввод части из них в действие, создание строительных заделов по другим, а также формирование энергетической, сырьевой, коммуникационной и социально освоенной базы позволило в начале Великой Отечественной войны не только использовать данные мощности для военного производства, но и развернуть в этих местах и ввести в строй родственные предприятия, перебазированные из западных районов, тем самым расширив и укрепив экономические и военные возможности СССР.
Масштабы экономических потерь
Несмотря на все предпринимаемые меры, создание и развитие других промышленных районов (только в Саратовской и Сталинградской областях насчитывалось свыше тысячи промышленных предприятий), накануне войны Центральный, Северо-Западный и Юго-Западный промышленные районы оставались основой индустрии и сельскохозяйственного производства страны. Например, районы Центра при населении 26,4% по СССР (1939 г.) производили 38,3% валовой продукции Союза.
Именно их в начале войны страна и лишилась.
В результате оккупации СССР (1941—1944 гг.) была утрачена территория, на которой проживало 45% населения, добывалось 63% угля, производилось 68% чугуна, 50% стали и 60% алюминия, 38% зерна, 84% сахара и т. д.
В результате боевых действий и оккупации были полностью или частично разрушены 1710 городов и городских поселков (60% их общего числа), свыше 70 тыс. сел и деревень, около 32 тыс. промышленных предприятий (захватчики уничтожили производственные мощности по выплавке 60% довоенного объема стали, 70% добычи угля, 40% добычи нефти и газа и т. д.), 65 тыс. километров железных дорог, 25 млн человек лишились крова.
Колоссальнейший ущерб агрессоры нанесли сельскому хозяйству Советского Союза. Было разорено 100 тыс. колхозов и совхозов, зарезано или угнано в Германию 7 млн лошадей, 17 млн голов крупного рогатого скота, 20 млн свиней, 27 млн голов овец и коз.
Таких потерь не выдержала бы ни одна экономика в мире. За счет чего же нашей все-таки удалось не только выстоять и победить, но и создать предпосылки для последующего небывалого экономического роста?
В годы войны
Война началась не по тому сценарию и не в те сроки, которые ожидались советским военным и гражданским руководством. Экономическая мобилизация и перевод хозяйственной жизни страны на военный лад проводились под ударами врага. В условиях негативного развития оперативной обстановки пришлось осуществлять эвакуацию огромного, беспрецедентного в истории количества техники, оборудования и людей в восточные районы страны и среднеазиатские республики. Только Уральский промышленный район принял около 700 крупных промышленных предприятий.
Огромную роль как в успешной эвакуации и скорейшем налаживании выпуска продукции, минимизации трудо- и ресурсозатрат на ее производство, снижении себестоимости, так и в активном восстановительном процессе, начавшемся в 1943 году, сыграл Госплан СССР.
Начнем с того, что заводы и фабрики в чистое поле не вывозились, оборудование в овраги не сваливалось, и люди на произвол судьбы не бросались.
Учет в области промышленности осуществлялся во время войны в форме срочных переписей по оперативным программам. За 1941—1945 гг. было проведено 105 срочных переписей с предоставлением итогов правительству. Так, ЦСУ Госплана СССР проводило перепись промышленных предприятий и зданий, предназначенных для размещения эвакуированных заводов, учреждений и организаций. В восточных районах страны уточнялись расположение имеющихся предприятий относительно железнодорожных станций, водных пристаней, шоссейных дорог, количество подъездных путей, расстояние до ближайшей электростанции, мощность предприятий по производству основной продукции, узкие места, количество работников, объем валовой продукции. Сравнительно подробная характеристика давалась каждому зданию и возможностям использования производственных площадей. Исходя из этих данных давались рекомендации, указания, распоряжения и разверстка по наркоматам, отдельным объектам, местному руководству, назначались ответственные, и все это жестко контролировалось.
В восстановительном процессе был применен поистине новаторский, не использовавшийся до этого ни в одной стране мира, комплексный подход. Госплан перешел на разработку квартальных и особенно месячных планов с учетом быстро меняющейся обстановки на фронтах. При этом восстановление начиналось буквально за спиной действующей армии. Оно происходило вплоть до прифронтовых районов, что не только способствовало ускоренному возрождению экономики и народного хозяйства страны, но и имело огромное значение для максимально быстрого и наименее затратного обеспечения фронта всем необходимым.
Подобные подходы, а именно оптимизация и новаторство, не могли не дать результатов. 1943 год стал переломным в области экономического развития. Об этом красноречиво свидетельствуют данные таблицы 1.
Как видно из таблицы, доходы государственного бюджета страны, несмотря на колоссальные потери, в 1943 году превысили доходы одного из самых успешных в советской довоенной истории 1940 года.
Восстановление предприятий велось темпами, которым иностранцы не перестают удивляться до сих пор.
Характерный пример — Днепровский металлургический завод (г. Днепродзержинск). В августе 1941 года работники завода и наиболее ценное оборудование было эвакуировано. Отступая, немецко-фашистские войска полностью разрушили завод. После освобождения Днепродзержинска в октябре 1943-го начались восстановительные работы, и первая сталь была выдана уже 21 ноября, а первый прокат — 12 декабря 1943 года! К концу 1944 года на заводе работали уже две доменные и пять мартеновских печей, три прокатных стана.
Несмотря на невероятные трудности, в годы войны советскими специалистами были достигнуты значительные успехи в области импортозамещения, технических решений, открытий и новаторских подходов к организации труда.
Так, например, было налажено производство многих раннее ввозившихся медицинских препаратов. Разработан новый способ производства высокооктанового авиабензина. Создана мощная турбинная установка для получения жидкого кислорода. Усовершенствованы и изобретены новые станки-атоматы, получены новые сплавы и полимеры.
При восстановлении «Азовстали» впервые в мировой практике доменная печь без демонтажа была передвинута на место.
Проектные решения по восстановлению разрушенных городов и предприятий с использованием облегченных конструкций и местных материалов предложила Академия архитектуры. Всего просто невозможно перечислить.
Не забывали и про науку. В тяжелейшем 1942 году расходы АН СССР по госбюджетным ассигнованиям составляли 85 млн рублей. В 1943-м академическая докторантура и аспирантура выросли до 997 человек (418 докторантов и 579 аспирантов).
Ученые и конструкторы пришли в цеха.
Вячеслав Парамонов в своей работе «Динамика промышленности РСФСР в 1941—1945 гг.», в частности, пишет: «В июне 1941-го бригады станкостроителей были посланы на предприятия других ведомств, чтобы помочь перевести станочный парк на массовый выпуск новой продукции. Так, экспериментальный научно-исследовательский институт металлорежущих станков конструировал для наиболее трудоемких операций специальное оборудование, например, линию из 15 станков для обработки корпусов танка «КВ». Конструкторы нашли оригинальное решение такой задачи, как производительная обработка особо тяжелых деталей танков. На заводах авиационной промышленности были созданы конструкторские бригады, прикреплявшиеся к тем цехам, в которые передавались разрабатывавшиеся ими чертежи. В результате появилась возможность проведения постоянных технических консультаций, пересмотра и упрощения производственного процесса, сокращения технологических маршрутов движения деталей. В Танкограде (Урал) были созданы специальные научные институты и конструкторские отделы. …Были освоены скоростные методы проектирования: конструктор, технолог, инструментальщик работали не последовательно, как было заведено раньше, а все вместе, параллельно. Работа конструктора заканчивалась лишь с завершением подготовки производства, что позволяло осваивать виды военной продукции в течение одного — трех месяцев вместо года и более в довоенное время».
Финансы и торговля
Свою жизнеспособность в годы войны продемонстрировала кредитно-денежная система. И здесь применялись комплексные подходы. Так, например, долгосрочное строительство обеспечивалось, как сейчас говорят, «длинными деньгами». Эвакуированным и восстанавливающимся предприятиям на льготных условиях предоставлялись ссуды. Пострадавшим во время войны хозяйственным объектам предоставлялись отсрочки по довоенным кредитам. Военные затраты покрывались частично за счет эмиссии. При своевременном финансировании и жестком контроле за исполнительской дисциплиной товарно-денежное обращение практически не давало сбоев.
Во время всей войны государство сумело сохранить твердые цены на товары первой необходимости, а также низкие тарифы на коммунальные услуги. При этом заработная плата не замораживалась, а росла. Только за полтора года (апрель 1942-го — октябрь 1943-го) ее прирост составил 27%. При начислении денег применялся дифференцированный подход. Так, например, в мае 1945 года средняя заработная плата металлистов в танковой промышленности была выше, чем в среднем по данной профессии на 25%. Разрыв между отраслями с максимальной и минимальной оплатой труда увеличился в конце войны в три раза, тогда как в предвоенные годы он составлял 85%. Активно использовалась система премирования, в особенности за рационализацию и высокую производительность труда (победу в социалистическом соревновании). Все это способствовало повышению материальной заинтересованности людей в результатах своего труда. Несмотря на карточную систему, которая действовала во всех воюющих странах, денежное обращение играло в СССР важную стимулирующую роль. Работали коммерческие и кооперативные магазины, рестораны, рынки, на которых можно было купить практически все. Вообще же стабильность розничных цен на основные товары в СССР в период войны не имеет прецедента в мировых войнах.
Кроме всего прочего, с целью улучшения продовольственного обеспечения жителей городов и промышленных районов Постановлением Совета Народных Комиссаров СССР от 4 ноября 1942 года предприятиям и учреждениям отводились земли для наделения рабочих и служащих участками под индивидуальное огородничество. Участки закреплялись на 5—7 лет, и администрации запрещалось в течение этого срока их перераспределять. Доходы, полученные с этих участков, сельхозналогом не облагались. В 1944 году индивидуальные участки (суммарно 1 млн 600 тыс. га) имели 16,5 млн человек.
Еще один небезынтересный экономический показатель времен войны — внешняя торговля.
В моменты тяжелейших боев и отсутствия в распоряжении основных промышленных и сельскохозяйственных районов наша страна сумела не только активно торговать с зарубежными странами, но и выйти в 1945 году на профицитный внешнеторговый баланс, при этом превзойдя довоенные показатели (таблица 2).
Наиболее значительные внешнеторговые связи в период войны у Советского Союза существовали с Монгольской Народной Республикой, Ираном, Китаем, Австралией, Новой Зеландией, Индией, Цейлоном и некоторыми другими странами. В 1944—1945 годах были заключены торговые соглашения с рядом восточноевропейских государств, Швецией и Финляндией. Но особо крупными и определяющими внешнеэкономические отношения практически на протяжении всей войны у СССР были со странами антигитлеровской коалиции.
В этой связи отдельно следует сказать о так называемом ленд-лизе (действовавшей во время войны системе передачи США своим союзникам взаймы или в аренду техники, боеприпасов, стратегического сырья, продовольствия, различных товаров и услуг). Поставки в СССР осуществляла также Великобритания. Однако данные отношения имели отнюдь не бескорыстную союзническую основу. В виде обратного ленд-лиза Советский Союз отправил в США 300 тыс. тонн хромовой руды, 32 тыс. тонн марганцевой руды, большое количество платины, золота, леса. В Великобританию — серебро, апатитовый концентрат, хлористый калий, пиломатериалы, лен, хлопок, пушнину и многое другое. Вот как оценивает данные взаимоотношения министр торговли США Дж. Джонс: «Поставками из СССР мы не только возвращали свои деньги, но и извлекали прибыль, что было далеко не частым случаем в торговых отношениях, регулируемых нашим государством». Американский историк Дж. Херринг выразился еще более конкретно: «Ленд-лиз не был …самым бескорыстным актом истории человечества. …Это был акт расчетливого эгоизма, и американцы всегда ясно представляли себе выгоды, которые они могут из него извлечь».
Послевоенный подъем
По оценке американского экономиста Уолта Уитмена Ростоу, период истории советского общества с 1929 по 1950 год можно определить как стадию достижения технологической зрелости, движения к такому состоянию, когда оно «с успехом и в полном объеме» применило новую для данного времени технологию к основной части своих ресурсов.
Действительно, после войны Советский Союз развивался невиданными для разоренной и обескровленной страны темпами. Нашли свое дальнейшее развитие многие организационные, технологические и инновационные заделы, сделанные в период ВОВ.
Так, например, война во многом способствовала ускоренному развитию новых обрабатывающих мощностей на природно-ресурсной базе восточных районов страны. Там же благодаря эвакуации и последующему созданию филиалов получила развитие передовая академическая наука в виде академгородков и сибирских научных центров.
На завершающем этапе войны и в послевоенный период Советский Союз впервые в мире стал реализовывать долгосрочные программы научно-технического развития, предусматривавшие концентрацию национальных сил и средств на наиболее перспективных направлениях. Утвержденный в начале 50-х годов руководством страны долгосрочный план фундаментальных научных исследований и разработок по ряду своих направлений заглядывал на десятилетия вперед, ставя перед советской наукой цели, казавшиеся в тот период просто фантастическими. Во многом благодаря этим планам уже в 1960-е годы начал разрабатываться проект многоразовой авиационно-космической системы «Спираль». А 15 ноября 1988 года свой первый и, к сожалению, единственный полет совершил космический корабль-самолет «Буран». Полет прошел без экипажа, полностью в автоматическом режиме с использованием бортового компьютера и бортового программного обеспечения. США смогли совершить подобный полет только в апреле нынешнего года. Как, говорится, не прошло и каких-то 22 лет.
По данным ООН, к концу 1950-х годов СССР по уровню производительности труда уже опережал Италию и выходил на уровень Великобритании. В тот период Советский Союз развивался самыми быстрыми темпами в мире, превосходящими даже динамику роста современного Китая. Его ежегодные темпы роста в то время были на уровне 9—10%, превышая темпы роста США в пять раз.
В 1946 году промышленность СССР вышла на довоенный уровень (1940 г.), в 1948-м превзошла его на 18%, а в 1950 году — на 73%.
Невостребованный опыт
На современном этапе, по оценкам РАН, в стоимости российского ВВП 82% составляет природная рента, 12% — амортизация промышленных предприятий, созданных в советское время, и только 6% — непосредственно производительный труд. Следовательно, 94% отечественного дохода образуется за счет природных ресурсов и проедания прежнего наследия.
В то же самое время, по некоторым данным, Индия с ее поражающей нищетой на компьютерных программных продуктах зарабатывает около 40 млрд долларов в год – в пять раз больше, чем Россия от продажи своей самой высокотехнологичной продукции — вооружений (в 2009 году РФ по линии «Рособоронэкспорта» продала военную продукцию на сумму 7,4 млрд долларов). Российское Министерство обороны, уже, не стесняясь, говорит о том, что отечественный оборонно-промышленный комплекс не в состоянии производить самостоятельно отдельные образцы военной техники и комплектующие к ним, в связи с чем оно намерено расширить объемы закупок за рубежом. Речь, в частности, идет о покупке кораблей, беспилотных летательных аппаратов, брони и ряда других материалов.
На фоне военных и послевоенных показателей данные результаты реформ и заявления о том, что советская экономика была неэффективной, выглядят весьма своеобразно. Думается, подобная оценка несколько некорректна. Неэффективной оказалась не экономическая модель в целом, а формы и методы ее модернизации и обновления на новом историческом этапе. Может быть, это стоит признать, и обратиться к успешному опыту нашего недавнего прошлого, где было место и инновациям, и организаторскому творчеству и высокому уровню производительности труда. В августе прошлого года появилась информация о том, что целый ряд российских компаний в поисках «новых» способов стимулирования производительности труда начал искать возможности возродить соцсоревнование. Что ж, возможно, это первая ласточка, и в «хорошо забытом старом» мы найдем еще немало нового и полезного. И рыночная экономика этому совсем не помеха.
Автор: Вадим БОНДАРЬ
источник - http://odnakoj.ru/magazine/main_theme/velikaya_yekonomika_velikoj_vojnx/
Исторический взгляд на самих себя
По мере приближения празднования 65-летия окончания Второй мировой войны все отчетливее звучат голоса, призывающие пересмотреть роль и вклад России (СССР) в победу над нацизмом.
«На самом деле Гитлера победили не русские, а американцы, которым помогали англичане». «Хотя русские и заняли Берлин, но победой это считать нельзя, потому что Сталин ничем не отличается от Гитлера, русская оккупация Европы хуже немецкой». «Эту войну начали русские, а не немцы. Или как минимум они сделали это вместе». «Хотя русские и одолели Гитлера, но сделали это ценой чудовищных человеческих жертв, которые не стоят их так называемой победы». «Если бы не тоталитарный режим Сталина, русские могли бы победить гораздо эффективнее, ценой в десятки и сотни раз меньшей, как это сделали демократические США и Великобритания»… И так далее — в оба уха, при каждом удобном случае и без оного. И что нам с этим делать?
В принципе все это мы слышали и раньше во внешне безобидном варианте, что Гитлеру-де, как и Наполеону, просто не повезло с погодой. Однако новый поворот в западной пропаганде на тему последней войны очевиден.
Атака на историю
Мы, конечно, уже успели рассердиться и поторопились заявить, что не дадим «фальсифицировать историю» и «пересматривать итоги». Вплоть до уголовного наказания. То есть заняли позицию, подобную турецкой в отношении армянского геноцида или еврейской в отношении холокоста. Что в принципе нормально и правильно. Но заведомо недостаточно, чтобы противостоять употребляемому против нас усилию. Дело в том, что реакция турок и евреев направлена на третьих лиц, то есть на тех, кто сам ни турок, ни еврей, ни их противник. Ведь и турки («не было геноцида»), и евреи («холокост был») в своей правоте не сомневаются, переубеждать своих противников не собираются, поскольку не видят в этом смысла. Их модель поведения адресована всем остальным — потенциально сомневающимся.
Отрицание же нашей Победы в 1945-м и всего, что с ней связано, адресовано отнюдь не посторонним. Оно адресовано нам. Это мы должны задуматься: а так ли все очевидно? Мы сами должны отказаться от своих представлений и, разумеется, покаяться. Предлагаемое покаяние является обеспечением безусловности и необратимости отказа от собственной идентичности.
Оружие воздействия на нас также выбрано с учетом всего опыта XX века. Это чистая идеология, которая как таковая не нуждается в обосновании и неуязвима для собственных противоречий. Поскольку идеология, в отличие от научного знания, в принципе неопровержима и оспаривать ее бессмысленно. Мы же на идеологию падки, собственную вырабатывать перестали, а уцелевшая советская разрушается блок за блоком и перестает обеспечивать целостность нашего сознания и мешает нашей самоидентификации.
То, что мы слышим по поводу нашей Победы — не частность, не эпизод. Это фронт новой — а именно второй — волны идеологической атаки на наш социум, нашу историческую общность, в том числе и на государство, но не только на него. Первая пришлась на 80-е и 90-е годы прошлого века, была точно нацелена на умирающую светскую веру в коммунизм и склонила нас вместе с отказом от нашей светской религии к отказу от принципов вполне «посюсторонней», как говорил Маркс, организации государства, хозяйства и социальной сферы. Развернутая по-геббельсовски масштабная ложь об их «несправедливости», «неэффективности» и «нежизнеспособности» выступала в форме критики коммунизма как официальной религии. Нам предложили — и мы это предложение приняли — отказаться вместе с устаревшей верой также и от своего имущества, и от порядка в доме на том основании, что в чужом доме все это «во много раз лучше». Мы проигнорировали тот очевидный факт, что даже если что-то у соседа и лучше, то он нам ничего не даст и не отдаст, а свое у нас и так было именно в том состоянии, которого мы сумели добиться.
Но предпринять в 80-е и 90-е годы атаку на следующий рубеж — роль СССР и роль Победы в судьбе мира в XX веке — в этот период не представлялось возможным. Через 40—45 лет после Победы слишком большое число тех, кто воевал, кто выжил в войну и кто восстанавливал после нее жизнь, имели перед глазами и в сердце события Великой Отечественной не как историю, а как непосредственный, собственный жизненный опыт, как собственное реальное самоопределение и действие, недоступное идеологическому переоформлению извне. Не советская власть идеологически оформила и определила войну 1941— 1945 годов, а ровно наоборот: сама война определила и оформила власть Советов, коммунистической партии и «лично товарища И.В. Сталина» как легитимную, как государство, как правопреемника России. Одновременно (и тут нет противоречия) именно эта война нанесла самый первый и, возможно, самый сильный удар по коммунистической вере. Мы воевали не за «победу коммунизма» (как красные в Гражданскую), а за спасение жизни как таковой. Именно это и позволило нам победить.
Россия — СССР — Россия
Все разговоры вокруг темы «А была ли Победа?» связаны не с попыткой пересмотра истории. Никакой истории войны для нас пока еще не было, а если и была, то не играла ведущей роли в наших представлениях. Она впервые должна появиться сейчас, и именно за это будет (и уже идет) главная драка. Мы достигли временного рубежа — 65 лет, когда непосредственный опыт и самоопределение еще живых участников и их близких уже недостаточны для нашего текущего самоопределения. Нам впервые нужны вещи, которыми нужно заместить уходящий живой опыт. Во-первых — знания, то есть именно и наконец-то история в точном и собственном смысле. Во-вторых — ценности, нормы, образцы жизни и деятельности, даваемые Победой, культурная фиксация прошлого опыта. Придется учесть также, что всего, сделанного в этом плане в советский период, не только недостаточно, но и находится под идеологическим ударом десоветизации. Так что обойтись уроками мужества из советской школы не получится. Внимательный читатель не станет придираться к «определениям» истории и культуры или считать сказанное банальностью. Решение этой задачи удается далеко не всегда. А когда не удается, нерешивший исчезает с исторической сцены как невыживший или потерявший значение. Важно, что из одной сущности — опыта — мы должны получить две совершенно другие: знания и ценности, историю и культуру. Отношения между этими двумя группами представлений вместо одной, целостной (опыта), могут и будут носить противоречивый, «диалектический» характер. Но только это и даст иммунитет против идеологии анти-Победы.
Сделаем пробный шаг в каждом направлении.
Мы должны отдавать себе отчет в том, что никакой истории войны и Победы у нас не будет, если мы откажемся от задачи построения истории «России — СССР — России» как преемственного процесса, свободной как от коммунистического, так и от либерально-демократического идеологического оформления. В то же время идеология не-Победы, анти-Победы и направлена, собственно, на окончательное признание нами советского периода как исторического разрыва, провала, «адской бездны» в социальном, человеческом, культурном, а значит, и историческом существовании. Далее (логически и методологически, а в реализации — одновременно) этот разрыв перемещается в наше сознание и самосознание, в нашу идентичность. Далее — смерть, поскольку нельзя, дожив до 25 лет, «прерваться», а потом продолжить, начиная с 45. Дело также ни в коем случае не в том, чтобы отделить «хорошее» от «плохого». Такой язык навязывает нам сама анти-Победа. Жизнь не может быть хорошей или плохой. И если мы выбираем жизнь, нам придется, оставив в стороне мораль, ответить на другой вопрос: что было, а чего не было, что существует, а что нет, что лишь иллюзия.
Так или иначе, но первый исторический факт состоит в том, что в процессе «Россия — СССР — Россия» рушилось, но и воспроизводилось государство. И если мы хотим понять, чем была и чем сейчас является для нас наша Победа, мы должны понять историческую судьбу и преемственность нашего государства. Поскольку без него Победа была бы невозможна. Собственно, предположение Гитлера о возможности покорения русских и достаточно быстрой победы над СССР строилось на том, что подлинного государства в европейском цивилизационном смысле у нас нет, а есть лишь власть, насилующая население, которую население не признает. Такая власть не может не проиграть государству и даже сверх-государству, которому уже — и очень быстро — покорилась вся Европа. Сталину хватило исторической компетентности (в отличие от многих революционеров, Троцкого в первую очередь) не вести дело к мировой революции, а заняться превращением революционной власти (т.е. весьма слабой и ограниченной, а значит, вынужденной использовать насилие в высоких дозах) во власть государственную, основанную на признаваемом порядке. Осознавая неминуемость продолжения мировой войны, такое государство не могло не строиться как военная организация. При всем отставании в военно-технической сфере от Германии перед войной, при всем управленческом хаосе мы как социальный организм в целом, системно были более военизированы, нежели Германия. Если у немцев собственно солдатами (немецкое слово Soldat — от sollen — быть должным) были только призванные в армию, у нас все граждане были или солдатами фронта, или солдатами тыла. И это считалось нормальным. Именно системная готовность государства и общества к войне на фоне технического отставания и организационных трудностей позволила после сокрушительных неудач 1941 года перестроиться, мобилизоваться и дать отпор военной машине рейха. Военной машине был противопоставлен военный социум. Разумеется, порядок в таком государстве был фактическим порядком военного времени с соответствующим пониманием государственной измены и уровнем подозрительности, смягченный, впрочем, 20-летним перемирием.
Другой стороной задач государственного строительства, которые пришлось решать Сталину, было создание форм государственной организации для общества, лишенного прошлого правящего и управленческого класса. При всех трудностях появилась возможность для массовой вертикальной социальной мобильности, общий уровень требований к комфорту и потреблению снизился. Такое общество оказалось в конечном счете более мобилизуемым, чем царская Россия.
Стоило ли жить 20 лет в этом режиме, чтобы потом выжить как нация? Да, стоило. Мы, живущие сегодня, ответить по-другому не можем без отказа от продолжения собственного исторического бытия. Остались ли мы при этом людьми? Безусловно (и об этом речь ниже). Заметим лишь, что римляне были военным государством и обществом тысячу лет, и Запад поклоняется этому опыту. Поэтому феномен военного государства и военного социализма требует собственно исторического исследования. Представление (лживое и чисто идеологическое) этого феномена как тоталитарного общества и власти, основанной на репрессиях, лишает нас возможности исторического взгляда на самих себя.
За что и с кем мы воевали?
Вернемся теперь к другой стороне Победы, субъективной и человеческой. За что мы, собственно, воевали? Ради чего? Сразу после начала военных действий на нашей территории быстро выяснилось уже не в теории, а на практике, что в этом веке задача Запада по покорению России будет решаться путем физического уничтожения ее народа, создания ужаса у выживших перед завоевателями. История к началу XX века показала, что политический подход в ведении войны против России результата не дает. Кроме концепции цивилизационного превосходства (в которой Гитлер совсем не оригинален, это общезападная концепция) нападавшие постулировали рабскую психологию русского населения. Страх смерти должен был привести к включению инстинкта индивидуальной самозащиты, то есть рабскому подчинению силе и ужасу, к распаду русского социума. Европа покорялась Гитлеру на других условиях. Гитлер применил к Западной Европе (при всех зверствах по поводу евреев, цыган и коммунистов) старый, понятный европейцам подход: война есть продолжение политики иными средствами. Никто не собирался стирать с лица земли Париж и сокращать количество французов вдвое. Напротив, они должны были получить свою долю в мировом пироге. А с Великобританией вообще могла идти речь о партнерстве (собственно, оно и было до раздела Польши).
Рабским русский (советский) характер на поверку не оказался. Русские предпочли спасать не свою жизнь, а жизнь детей, внуков и правнуков. И покоряться в обмен на рабское существование не захотели. Но не только это очерчивает круг ценностей и культурных образцов, даваемых нам Победой. Несмотря на очевидные цели и характер истребления нашего народа, мы, в отличие от евреев, не потребовали признания геноцида в отношении себя, хотя такое требование совершенно справедливо. Мы ставили лишь вопрос о преступлении против всего человечества. Призыв Эренбурга «Убей немца!» не стал моралью нашей войны. Несмотря на очевидную виновность и участие в геноциде во время войны самых широких слоев немецкой элиты (идеологи, политики, командиры, бизнес, просто немецкие граждане, солдаты и несолдаты), которых не вместили бы и сто Нюренбергских процессов, мы не отомстили «по закону», не поступили по принципу талиона — око за око. Хотя возможность имели. И было бы сейчас немцев существенно меньше. Израиль поступает по этому принципу и сегодня. И находится в своем праве. Но дело не в праве, а в свободе выбора. Мы этим правом не воспользовались. На нашей совести нет ни Хиросимы, ни Дрездена. Мы немцев простили, своей жертвой искупили их вину. Еще во время войны. И поэтому победили. Так как эта наша ценность, оплаченная жизнями, давала нам силу. То, что нам хватило сил выиграть эту войну, дарование этой силы и есть чудо, образующее религиозное (не в официальном смысле), культурное содержание Победы. Невооруженным глазом видна христианская природа этого содержания и этих ценностей, вопреки официальной (и формальной) религии коммунизма. А это доказывает то, что мы остались людьми.
Автор: Тимофей СЕРГЕЙЦЕВ, украинский политолог
источник - http://odnakoj.ru/magazine/main_theme/hotyat_li_rysskie_vojnx/
депутаты, штрафстоянки, деньги, гражданская позиция, В мире
кризис, экономический кризис, борьба за власть, В мире
09:04 06.05.2010
В перспективе нас ждет жесточайший экономический и политический кризис, считает М.Хазин
СПРАВКА KM.RU: Минфин отчитался об очередном заметном уменьшении размера Резервного фонда. Если на 1 апреля 2010 года его объем составлял 1,553 трлн руб. ($52,9 млрд), то на 1 мая – уже 1,188 трлн ($40,6 млрд). Это уменьшение произошло за счет продажи Центробанку $5,38 млрд, €3,99 млрд и Ј0,78 млрд средств фонда за 350 млрд руб., которые направлены на финансирование дефицита федерального бюджета. В марте на эти же цели из Резервного фонда было изъято валюты на 169 млрд руб., в январе-феврале средства фонда не использовались. Таким образом, пока всего «на дефицит» в 2010 году потрачено 519 млрд руб.
Вчера были опубликованы достаточно грустные данные о состоянии нашего Резервного фонда. Резервный фонд России за апрель сократился почти на четверть, а именно на 23,4%. Еще на 1 апреля 2010 года объем фонда составлял 1,553 трлн руб. ($52,9 млрд), но к 1 мая он ужался до 1,188 трлн руб. ($40,6 млрд). Если посмотреть на ситуацию в начале года (1,83 трлн руб.), то к 1 мая фонд снизился на 35,1%. Напомним, что в 2009 году на текущую дату в фонде было втрое больше средств – 3,55 трлн руб. С Фондом национального благосостояния (ФНБ) дела обстоят получше, но так его и нельзя тратить на текущие нужды: за месяц он уменьшился на 1,1% – с 2,63 до 2,6 трлн руб. Объем ФНБ в начале года составлял 2,769 трлн руб. и к маю снизился на 0,6%.
Эксперты, как водится, сделали свои выводы. По нашему (специалистов компании «Неокон») мнению, могут быть две причины такого результата. Первая – что в апрельскую статистику включили средства, которые на самом деле «закрывали» дефицит I квартала (его данные не совсем сходились друг с другом). Вторая – что, наоборот, Минфин предполагает дальнейшее укрепление рубля и по этой причине вывел из фонда (в котором средства хранятся в валюте) деньги на квартал вперед. Есть и более экзотические варианты, которые уже упоминались в прессе, – например, подозрения в том, что те, кто управлял этими средствами, просто профукали их в финансовых спекуляциях.
В любом случае, цифры эти выглядят достаточно мрачно, и что с ними делать – большой вопрос. Напоминаю, что перед началом «острой» стадии мирового кризиса, когда российские власти гордо заявляли о том, что наша страна является «тихой заводью», они достаточно серьезно увеличили социальные расходы, в частности, пенсии. В самом Пенсионном фонде необходимых денег нет (что, кстати, и стало причиной недавнего возвращения властей к разговорам о необходимости поднятия пенсионного возраста), и он достаточно сильно дотировался из бюджета. Кроме того, часть социальных расходов «висит» на региональных бюджетах, у которых тоже нет денег, и, как следствие, они дотируются из федерального центра. В результате, как только кризис начался (я, кстати, до сих пор не понимаю, кто придумал байку про тихую заводь и сподобил руководителей страны эту глупость транслировать), консолидированный бюджет страны оказался в страшном дефиците. Минфин был вынужден отказаться от своего главного «достижения» – многолетнего планирования бюджета, а покрываться этот дефицит стал из Резервного фонда. И, в общем, все стали задаваться вопросом: что будет «потом»? В смысле, когда деньги закончатся.
Теоретически в начале 2009 года были мысли, что они закончатся к середине года нынешнего. Но тут нам повезло: рост цен на нефть и газ, вторичное раздувание финансовых пузырей, вызванное продолжающимися программами поддержки экономики (в первую очередь со стороны США), существенно поддержали наш бюджет. Но дальше-то что? Сегодня говорят о том, что деньги в Резервном фонде закончатся к концу 2010 года (что правдоподобно), хотя цены на нефть еще могут подрасти, но не столь уж существенно. Во всяком случае, вчерашний спад цен (на фоне остановки добычи нефти в Мексиканском заливе, напомню!) показывает, что предел уже где-то близок.
Далее есть несколько вариантов, которые, в общем, носят уже скорее политический характер. Вариант первый: главная задача – дотянуть до выборов 2012 года, а там посмотреть, что будет дальше. Для решения этой задачи есть деньги Фонда национального благосостояния и резервы Центробанка, которые можно по мере необходимости запускать в экономику (т. е. заняться чистой эмиссией). Да, это формально противоречит закону, но его можно в случае необходимости и подправить. Дополнительным ресурсом станут международные заимствования, негативным источником – вывод капитала из страны, который принял в последние месяцы весьма и весьма масштабный характер. Скорее всего, до выборов в рамках такой концепции денег хватит, но что делать дальше – большой вопрос.
Несколько более стратегический вариант – сокращение социальных расходов государства. Уже принятый Госдумой в трех чтениях закон об изменении порядка финансирования бюджетных организаций позволяет резко сократить государственные расходы на медицину, образование и культуру. Как следствие, если реформа будет проведена достаточно последовательно, лет через 10 молодые российские граждане в основной массе будут уметь немножко читать и писать свое имя, а от всей русской культуры останется пара-тройка картинок в букваре. Как уже неоднократно отмечали эксперты, современной российской «элите» на это наплевать, поскольку она свое будущее с «этой страной» не связывает, но почему молчит народ, мне не очень понятно. Впрочем, с точки зрения сохранения устойчивости финансовой системы это тоже не выход, поскольку доходы бюджета тоже будут сокращаться.
По мере развития кризиса (либеральная российская верхушка в него не очень верит, но факт-то налицо) цены на нефть и газ будут падать (по мере сокращения спроса на них). Да и попытки сократить издержки приведут к разным негативным последствиям для «старых» сырьевых компаний: история со «сланцевым» газом тому пример. И уже в среднесрочной перспективе (3–5 лет) у современной России с ее весьма и весьма специфической экономикой никаких шансов не будет: нас ждет жесточайший экономический и политический кризис. При этом значительная часть «элиты» просто сбежит (благо самолеты – «под парами», а виллы ждут своих хозяев), но часть-то останется.
…И давайте отдавать себе отчет: чем более глупо с точки зрения перспектив ведет себя наша «элита» сегодня, тем дороже и нам, и ей придется платить в будущем.
источник - http://fintimes.km.ru/ekonomika-rossii/krizis/11069
геополитика, модернизация россии, В мире
Александр Гентелев, документалист, выложил недавно на Youtube ранее малоизвестные интервью. Больше всего поразил ролик с Чубайсом 2001 года. Борт самолёта. Чубайс разоткровенничался про приватизацию.
...Не Западу судить! Мало что понимает в этом Запад. Мы занимались не сбором денег, а уничтожением коммунизма. Это разные задачи, с разной ценной. Мало кто на Западе понимает, что такое коммунизм на самом деле и какую цену заплатила наша страна за это. Мало кто это понимает на Западе.
Что такое приватизация для нормального западного профессора, для какого-нибудь Джеффри Сакса? Который пять раз уже менял позицию по этому поводу, и докатился до того, что надо отменить приватизацию и начать всё заново. Для него, в соответствии с западными учебниками, это классический экономический процесс, в ходе которого оптимизируется затраты на то, чтобы в максимальной степени эффективно разместить активы переданные государством в частные руки. А мы знали, что каждый проданный завод — это гвоздь в крышку гроба коммунизма. Дорого ли, дёшево, бесплатно, с приплатой — двадцатый вопрос, двадцатый. А первый вопрос один: каждый появившийся частный собственник в России — это необратимость. Это необратимость. Точно также как 1 сентября 92 года первым выданным ваучером мы выхватили буквально из рук у красных решение об остановке приватизации в России, точно также каждым следующим шагом мы двигались ровно в том же самом направлении.
Приватизация в России до 97 года вообще не была экономическим процессом. Она решала совершенно другого масштаба задачи, что мало кто понимал тогда, а уж тем более на Западе. Она решала главную задачу — остановить коммунизм. Эту задачу мы решили. Мы решили её полностью. Мы решили её с того момента, когда на выборах в 96-ом году Зюганов отказался от лозунга «национализация частной собственности». Отказался не потому, что он полюбил частную собственность, а потому что он понимал, что если хочешь власть в этой стране получить, безумие отнимать назад. У тебя самого отнимут так, что мало не покажется. Этим самым мы заставили его, независимо от его желания, играть по нашим правилам, ровно то, чего и надо было добиться. А для Сакса это дёшево, можно было дороже, нужно было процедуры изменить. Мы решали другую задачу, и эту задачу решили.
Кто такой этот Джеффри Сакс? Американский экономист, один из разработчиков политики «шоковой терапии» в Боливии, Польше и России. С осени 1991 года по январь 1994-го был руководителем группы экономических советников президента России Бориса Ельцина. И вот что сказал даже этот монетарист:
«Главное, что подвело нас, это колоссальный разрыв между риторикой реформаторов и их реальными действиями... И, как мне кажется, российское руководство превзошло самые фантастические представления марксистов о капитализме: они сочли, что дело государства — служить узкому кругу капиталистов, перекачивая в их карманы как можно больше денег и поскорее. Это не шоковая терапия. Это злостная, предумышленная, хорошо продуманная акция, имеющая своей целью широкомасштабное перераспределение богатств в интересах узкого круга людей»
Интервью с Джеффри Саксом (англ.), 15 июня 2000 года.
А вот цитата из книги Паршева «Почему Россия не Америка»:
Если бы реформаторы хотели преобразовать Россию, то устойчивый бюджет дал бы им самое главное — поддержку населения. Да я сам был бы доволен Гайдаром и Чубайсом! Зачем же они сами себе оторвали это самое (в политическом смысле)? Ведь после развала бюджета говорить о поддержке государством чего бы то ни было можно только в сослагательном наклонении. Осмысленная поддержка реформ стала невозможной. Да полно, собирался ли кто-то что-то делать? Нет, конечно.
Все вышеописанное можно было бы не приводить, если бы не необходимость пояснить: все, что случилось у нас в стране, никак не связано с «рыночной реформой экономики». Из анализа действий реформаторов хорошо видно, что цель была другая. И они не просто проглядели ситуацию с инвестиционной непривлекательностью России.
Так что суть реформ состояла не в построении каких-то там мифических «рыночных механизмов». Суть была в простой и грубой экспроприации доходов государства в пользу кучки частных лиц, без всяких попыток построить частнопредпринимательский капитализм как таковой. Все крики о «продолжении курса реформ» и «цивилизованном рынке» — лишь дымовая завеса, погремушка для кретинов.
Бессмысленно искать здесь логику. Экономики здесь нет. Здесь борьба с коммунизмом.
Непонятно другое. Как такой человек может до сих пор возглавлять важнейшие для России направления? Какие технопарки и футурополисы может строить Чубайс? Почему он вообще работает с государственными деньгами?
Кстати, этот ролик наберёт очень много просмотров. И уже набирает. Распространяйте где только можно. И где нельзя.
Бессмысленно отдавать высокие технологии в лапы человека, который ради неких политических целей раздавал госсобственность кому попало за бесплатно и даже с приплатой. Тема Чубайса очень и очень актуальна. Об этом и свидетельствует шум вокруг этого ролика 2001 года.
Если Чубайс ради уничтожения некого коммунизма 6 лет после развала Союза отдавал собственность в некие руки не в экономических целях. То почему, собственно, он должен развивать технологии в России? Может быть ему не понравится технократическое общество? Может же ему что-то не понравиться. И ради некой борьбы он загубит все инновации? Почему нами должен управлять Чубайс? Я за него не голосовал.
Денис Григорук 18.02.2010
социология, В мире, Повод задуматься
Скачать Metallica - Of Wolf And Man
Великолепное интервью специалиста по "зверосоциологии"
Ясон Бадридзе — культовая фигура среди ученых-этологов. Несколько лет он прожил в стае волков и передал обоим видам важные знания друг о друге. Людям он рассказал о культуре зверей. Волков научил избегать человека и домашний скот. Его рассказы похожи на сказку, потому что Ясон спускается в те пласты сознания, в которых были созданы древние мифы и в которых люди и звери еще умели слышать друг друга
Ясон — умный, простой и обаятельный человек. Выглядит он гораздо моложе своих шестидесяти — видно, что полжизни провел в лесу. Общение с ним вызывает странное чувство: вроде, просто сидим и говорим, а ощущение, будто выехал на природу. Она словно глядит сквозь него.
Уже полтора года знаменитый ученый сидит в квартирке в Тбилиси. По утрам джипует по окрестным горам, наблюдая за собачьими стаями. Больше заняться ему нечем, поскольку научная база в России, а визу не дают. От вынужденного безделья Ясон взялся писать воспоминания.
— Когда мне было лет пять, в Боржомское ущелье отец меня взял, осенью. Мы там жили на опушке леса – и звуки странные доносились. И когда я спросил, мне хозяева ответили, что это олень кричит. «Почему они кричат?» — «Ну, вот сейчас кричат, а весной будут оленята…» Ребенку не могли объяснить, почему они кричат. Ну а я знал, что детей находят в капусте. Думаю: в лесу капусты нет — значит, находят в кустиках. Я высказал свое мнение – все стали смеяться, я был страшно оскорблен…
Потом мы пришли с отцом в лес – и услышали вой волка. И это было страшное впечатление, что-то потрясающее! Все в душе перевернуло.
И до сих пор я, как вой слышу, какое-то волнение наступает, куда-то хочется бежать, трудно объяснить… С этого, судя по всему, все и началось. И когда вопрос встал ребром, чем заниматься, я выбрал их.
.
Вы два года прожили в волчьей стае?
Да, я изначально был экспериментатором, изучал физиологию поведения. Но вскоре осознал, что мы изучаем механизмы того, смысла чего не знаем. Жизнь зверя в природе была почти неизвестна, публикаций о волке тогда почти не было. Я попробовал заняться групповым поведением собак, но скоро понял, что они потеряли многие поведенческие черты. И тогда я решил пожить с волками. Поехал туда же, в Боржомское ущелье, нашел одну семью. Меня интересовало, как формируется поведение, как они обучают волчат охоте…
Погодите. Как вы с ними познакомились, вошли в доверие?
Во-первых, мне надо было определить основные их тропы.
Это как?
Ну, я тропить-то (идти по следу, охотничий жаргон – РР) умел, охотой в молодости увлекался — потом уже завязал дуло узелком. Значит, выяснил тропы, взял старые пеленки (дети мои уже выросли из этого), поносил на себе, чтобы моим запахом пропитались. И начал на тропах стелить эти кусочки. Материя белая, очень контрастирует – а у волка неофобия очень сильно развита…
Что?
Неофобия — они боятся всего нового. А, с другой стороны, им очень хочется его исследовать – на таком конфликте все время живут. Волки начали обходить эти куски издалека. Интересно было наблюдать, как расстояние постепенно сокращается — и в конце-концов они начали рвать эти куски. Я тогда начал выкладывать туда кусочки мяса. Когда они начали его подъедать – это значило, что они к моему запаху привыкли. Это все длилось около четырех месяцев.
Все время в лесу? Как?
Да нормально: бурка, рюкзак, котелки. Палатку я не брал. Если нужно было костер разжечь, я уходил за речку. В горах ток воздуха по ручью идет, так что дым их не беспокоил. Я знал уже все их тропы, знал, где дневное лежбище, рандеву-сайт…
Но к ним не ходили?
Ни в коем случае – чтобы не напугать. И потом я решил встретиться. Как-то утром увидел по следу, что они прошли – матерые, самец и самка — они логово для волчат подыскивали. И остался их ждать, метрах в пятидесяти от тропы. Где-то в полдень они возвратились. И когда они меня увидели, самка остановилась — а матерый пошел на меня прямо. Метров до пяти подошел и смотрит. Это состояние было, я вам скажу! Когда на таком расстоянии зверь смотрит тебе в глаза. Я без оружия – и он это знает, они запах оружия хорошо знают.
Почему были без оружия?
От оружия человек наглым делается. Он идет на риск, на осложнение ситуации — зная, что у него за спиной оружие. Я знаю, у меня дома целый арсенал был, у отца коллекция была потрясающая, я с детства привык обращаться. И отец в свое время меня учил: от зверя убегать – хуже ничего нет, все равно догонит. Так он стоял, смотрел, смотрел, потом рявкнул, развернулся – и на тропу. И спокойно ушли. А я языком ворочать не могу, как будто язык отсидел. Ну, пронесло, реально пронесло. Но уже стало ясно, что с ними этот номер пройдет. Он испробовал меня — как я отреагирую. Увидел, что нападать я не буду и убегать тоже не собираюсь.
И вот после этого стало возможным с ними ходить. Они идут — я на расстоянии пятидесяти или ста метров за ними. Куда они – туда и я. Бурка, мои котелки и всякие штучки в рюкзаке – и бегал за ними. Я был в хорошей форме благодаря моему отцу: он был основателем местной школы каскадеров, и я с детства акробатикой занимался, умел владеть телом – как прыгать, куда падать. Но все равно, конечно, было трудно угнаться. А они вообще махнули на меня, первое время до оскорбления игнорировали, как будто меня не существует на свете.
То есть вы перебрались к ним жить?
Да, я все время с ними вместе ходил. Где останавливаемся – там и я остаюсь спать. Как-то спал в бурке завернутый на рандеву-сайт – слышу, вода журчит, на бурку наливается что-то. Выглядываю – матерый с поднятой ногой стоит, пометил значит меня…
А что это была за стая?
Замечательная семья, лучшая из всех. Старшим там был волк-старик, потом пара матерых – отец и мать, трое переярков (выросшие щенки прошлых лет — РР), потом появились волчата. Старик уже не охотился, на рандеву-сайт маленький пригорок был – и он все время на нем лежал, потому что обзор хороший, издалека видно. Волчица приносила ему еду – отрыгивала после охоты. У волков есть интересная способность — они умеют регулировать секрецию желудка. Если мясо нужно для запасания или чтобы отрыгнуть взрослому – оно не переваривается абсолютно. Просто оболочка слизи и все. Слизь эта бактерицидная – мясо в земле не портится, в худшем случае немножко подсохнет. А щенкам они приносят полупереваренное – уже через полчаса после охоты. И вот старика кормили матерая волчица и один из переярков.
Этот переярок, Гурам – он и меня подкармливал, когда я там болел. Ногу я себе сильно повредил, лежал, не мог их сопровождать на охоту. Они возвращались, Гурам подойдет, в глаза посмотрит – и оп – в полуметре от меня мясо отрыгнет. Гурам был моим ближайшим другом, мы вместе альпинизмом занимались, он погиб – и в честь него я него этого переярка назвал. Реально был похож – такой высокий, светлый, намного светлее остальных. И характер очень хороший. Между молодыми довольно часто бывают драки. И в них этот Гурам всегда побеждал — но при этом сам их никогда не провоцировал.
И все они вас приняли одинаково?
Взрослые приняли после той встречи, переярки понаблюдали за родителями, поняли, что я не опасен. А потом щенки родились – они вообще не знали, что меня там быть не должно. Дело еще в том, что волки эти меня намного раньше увидели, чем я их. Пока я их следы изучал, они меня физиономически уже знали. И они поняли, что мое присутствие обеспечивает им спокойную жизнь от егерей. Там браконьерство жуткое было: постоянно капканы ставили, гонялись за ними – за волка пятьдесят рублей давали. А я с егерями договорился под угрозой мордобоя: пока я здесь, никаких волков не трогать.
И как они живут, чем занимаются?
Порядочное количество времени они отдыхают. Они должны минимизировать затраты энергии. На дневках, где вся семья собирается, они в основном лежат, переглядываются, матерые кобель и сука могут облизывать друг друга. Никакой игры у взрослых. А молодые очень много играют. Игра, отдых и охота – больше они ничем не занимаются.
Спят ночью или днем?
Это невозможно предсказать, смотря какая ситуация. Если хорошую добычу завалили, оленя большого – нажрутся, накормят щенков или суку, которая после родов не охотится, остатки закопают, кладовые сделают – и могут сутками валяться.
А какие у них были отношения?
Очень хорошие. Переярки потрясающе заботятся о щенках. К старику тоже все подходили, вылизывали, блошили. Единственно – они определяют свой статус. Молодые часто дерутся, сначала до крови доходит; а потом они обучаются ритуализировать агрессию – года в полтора, когда молодые входят в социальную систему старших. У взрослых состояние агрессии тоже есть – но оно ритуализируется. Я могу клыки показать, схватить – но царапины не останется. Это очень важно.
Как они охотятся?
Ну, например, старик вскакивает, садится и начинает подзывать других. Они трутся носами. Матерый разворачивается, уходит метров на пятьдесят, прислушивается, возвращается, опять какие-то контакты – трутся носами, в глаза друг другу смотрят, вроде как совещаются и уходят на охоту.
По тропинке спускаются, останавливаются, опять смотрят в глаза – и все расходятся. Функции на охоте распределяются: один лучше бегает, загоняет, второй лучше в засаде нападает. Там, допустим, был огромный луг — волчица с дочкой уходят в лес, на опушку, матерый атакует оленя и гонит, кто-то ему тропу перекрывает, пытаются загнать его ближе к опушке – а там волчица вылетает.
А как они договариваются, кто где будет?
Вот именно. Есть коммуникация звуковая, запаховая, визуальная. Но есть еще какая-то невербальная связь, телепатическая. Это очень хорошо видно перед охотой: они вроде как совещаются, в глаза друг другу смотрят, фиксированный такой взгляд — и зверь разворачивается, идет и делает то, что оказывается адекватно делать в тот момент. И когда у нас все барьеры пропали, у меня это тоже появилось. Вот я выхожу с ними на охоту, матерый разворачивается, в глаза смотрит — и я бегу куда надо. А потом оказывается, что я правильно пошел и закрыл тропинку оленю.
А мимо тропинки он что, не может?
Да куда с такими рогами, вмиг настигнут.
А ваше сознание не мешало вам?
Сначала мешало, пока я думал, что делать. А потом – нет, абсолютно. Уже через несколько месяцев. А месяцев через восемь я уже мог точно описать, что делает волк у меня за спиной. Потому что все-таки все время было напряжение: это дикие звери, надо контролировать. И, видимо, это напряжение пробудило третий глаз или как это называется.
Потом-то я поставил эксперимент. Вот я обучаю волка в закрытом помещении: свет — сигнал направо, звук — налево. Там еда в кормушке. Для обучения требуется, к примеру, десять экспериментов. Затем этот зверь остается в комнате — ввожу нового волка. Он первого не видит и не слышит, это я точно знаю — у меня был микрофон, который чувствовал от 5 Гц до 35 кГц. Никаких звуков. Второй волк обучается за пять экспериментов. Вывожу первого, обученного — нужно десять-одиннадцать. За счет чего? Это ведь связано с пищей: зверь волнуется, когда слышит условные сигналы, и, судя по всему, мысленно повторяет все, что реально должен был сделать. И это каким-то образом передается…
Вообще, за эти два года накопилась уйма вопросов, на которые надо было экспериментальным путем ответить. Это была пища для ума, для экспериментальной работы.
И часто им удается этого оленя поймать?
Хорошо, если каждая четвертая охота удачная.
Нечасто. А надолго его хватает?
На несколько дней. Я говорил, они делают кладовые. Но оказалось, что волки не помнят про существование своих кладовых. Но зачем тогда делать, да? Я эксперименты ставил. Оказалось, что функция этих кладовых – не себя прокормить, а создать максимально стабильную кормовую базу для щенков. Потому что вероятность случайного нахождения своих или чужих кладовых настолько велика, что запоминать не нужно. Это хорошо, что они их не помнят, – а то бы сами съели, а надо оставить щенкам, чтобы не голодали. Если волчата недоедают, они вырастают психически больными, возбудимыми – и у них агрессия не ритуализируется, всегда остается реальной. Когда волчица на сносях, семья начинает интенсивно закапывать добычу. Закопают и забудут. Это невероятно адаптивная неспособность запомнить. Абсурдно звучит «адаптивная неспособность» — но это так.
Вы хотели понять, как они обучают волчат охоте?
Да, все крупные хищники учат детей охотиться. От рождения они этого не умеют. Куньи, например, охотятся на грызунов, там у них один прием, он генетически детерминирован. Как только молодая куница ушла из гнезда — она может охотиться, родители ее не обучают. А волчонок может в игре убить крысу – и тут же потеряет к ней всякий интерес, и может рядом с этой крысой умереть с голоду.
Почему?
Я думаю, у крупных хищников видовое разнообразие жертв очень большое. Какие-то врожденные инстинктивные элементы у них есть: положительная реакция на запах крови, преследование движущихся объектов — но до умения охотиться это далеко. Если необученный волк попадет в стадо овец, он просто будет в панике. Он понятия не имеет, что это пища. Охота у них — это культура, традиция. Причем, у каждой семьи она своя. В одной и той же местности могут жить семьи, которые умеют охотиться только на лося или только на оленя. С одной стороны это шикарное разделение, чтобы не конкурировать. Но с другой это классический пример традиции. Если волчонка не учить охотиться на лося, он сам не научится — он даже запаха его не знает.
Там, где мы с ними жили, в николаевские времена было императорское охотничье хозяйство. И в то время у волков был описан один необычный прием охоты. Вообще в норме они пытаются под уклон пустить оленя, а он пытается наверх уйти. У оленей это инстинктивная реакция: наверху им легче спастись, а пойти под уклон – это стопроцентная смерть. А тут волки специально его загоняли на подъем — который кончался пропастью. Олень туда срывался, а они спокойно обходили эту гору и там его добывали. Тот же самый прием на этом же конкретном месте был и при мне. Передается из поколения в поколение.
Так, может, им тогда и не надо договариваться?
Абсолютно стандартных ситуаций ведь не бывает. Старый опыт надо применить в новой ситуации – то есть, подумать. Меня всегда интересовало: способны звери к мышлению или нет. Я ставил эксперименты на применение старого опыта в новых условиях. В разных экспериментах все выглядит по-разному – и визуально и физически. Но животное способно поймать логику самой задачи. На охоте без способности думать зверь ничего сделать не сможет. Только экстраполировать направление движения жертвы надо десятки раз за охоту. Это довольно простой уровень — но этому надо учиться, волк из зоопарка не сможет. А они способны и на более высокий уровень: прогнозировать результат своих действий, действовать целенаправленно. У меня были эксперименты, которые это доказывают.
Потом я еще выяснил, что волки умеют считать – до семи и кратно семи. Им часто приходится решать задачи, состоящие из большого числа множеств, и они это могут. Ну, то есть, найти третью миску в пятом ряду он может легко. Но, если число больше семи, – сбивается…
Короче, они все время думают. И если что-то на охоте получилось — достаточно одного раза, и они начинают применять этот прием. Как-то косуля залезла в кустарник – и уже двинуться там не смогла. И моментально ее задавили. В следующую охоту они целенаправленно пытаются в кустарник ее загнать.
И как они учат волчат?
Сначала приносят куски мяса, потом куски мяса со шкурой – приучают щенков к запаху добычи. Причем, они это делают строго по возрасту. В четыре месяца взрослые начинают подзывать волчат к добыче. Добудут оленя – и воем подзывают, показывают, как он выглядит. Потом учат брать след и тропить. Первое время щенки не понимают, в какую сторону по следу бежать – но через несколько дней уже тропят правильно. Но если догонят – убегают: до девяти месяцев они перед оленем испытывают непреодолимый страх. Потом начинают ходить на охоту со взрослыми. Сначала просто рядом бегают, боятся еще, дальше начинают загонять, потом прикусывать – и постепенно осваивают приемы, к полутора годам примерно. Приемы у каждого свои — зависит от силы, характера. Кто-то на круп бросается, кто-то на бок. Если волк слабее, он будет выбирать тактику, где меньше усилий, если трусливый – будет действовать, как безопаснее. И роли складываются: один гонит, другой направляет, третий в засаде…
И, кроме того, волчата же все это время играют друг с другом. Если сравнить, как волчонок атакует во время игры – и потом на охоте, выясняется, что одинаково. Заодно они учатся чувствовать, понимать друг друга. А потом эти навыки оттачиваются на реальных объектах. Они начинают с маленького, с зайца, учатся, как его оптимальнее взять. Причем обучение с одного раза идет: один раз ошибся – второй раз не повторит.
А эта семья как-нибудь менялась, пока вы там жили?
Только одного выгнали переярка. Очень тяжелый у него характер был, все время конфликты какие-то возникали – и выгнали его. Вроде бы агрессивный индивидуум должен стать доминантом. Но если эта агрессивность переходит какую-то грань, то вся социальная система, со всеми низкоранговыми индивидами объединяется и изгоняет его. Это такой механизм, купирующий чрезмерную агрессию. И этот зверь никогда не сможет найти полового партнера. Таким образом, если это ген агрессивности, он иссекается.
И куда он пошел?
Ну, вышел за пределы территории. У волков территории не соприкасаются, система не замкнутая. Граница от границы в двух-трех километрах, есть нейтральные зоны, чтобы особи могли выходить. Семья же не может расти бесконечно. Хотя размножается только одна пара, доминирующая, матерые волк с волчицей. У переярков даже течка не наступает, как правило; чтобы размножаться, им надо или уйти, или дожидаться, когда родители состарятся. Но все равно пометы большие – и примерно раз в четыре года семья достигает критической численности, тесно становится. У всех млекопитающих существует потребность в реализации определенного количества социальных контактов. И как только это количество выходит за пределы нормы, в группе начинается шумок, конфликты возникают. Увеличивается дистанция во время сна – это первый показатель. В норме-то они близко спят. Увеличивается количество агрессивных взаимодействий, социальная дистанция — и образуются группировки. Одна группа мало контактирует с другой, и в конце концов кто-то должен уйти. Остается доминирующая группа.
А те куда?
Там как повезет. Если зайдешь на чужую территорию, убьют. Но бывает, что можно присоединиться к другим — если у них группа малочисленна, им не хватает социальных контактов. Или к человеку выйдет, начнет овец резать.
Переярка выгнали и еще старик умер. Как раз было время, когда волчата из логова выходят. Волчата же рождаются в логове и вылезать не хотят, у них неофобия. А логово всегда устраивается где-то в другом месте, укромном, не у рандеву-сайта. И вот мы с вечера все там собрались, кроме старика. На рассвете меня разбудил визг — волчата голодные, мать их почти сутки не кормила. Только заглянет к ним на минутку — и назад, ложится перед логовом. И старшая сестра тоже. А остальные сидят вокруг, ждут, в напряжении. Мне уже накануне видно было, что волки волнуются, ждут чего-то. Часа четыре это длилось. В конце концов, из норы появляются мордочки, очаровательные такие. Очень волнующий момент был. Я помню, поймал себя на том, что тоже подскуливаю от восторга. Мать подползла, лизнула их, вернулась назад — и тогда они решились. Вывалились оттуда карапузы, доковыляли к маме, присосались. Все их окружили, обнюхивают…
И вдруг мы услышали страшный вой, просто жуткий. Сразу было ясно, что там что-то происходит ужасное. Мы побежали обратно – старик сидел на пригорке и выл, душераздирающе, какой-то крик отчаяния. И потом ушел – и все.
Матерый только через месяц занял его место. В течение месяца ни в какую туда не поднимался. Как будто какие-то поминки, объяснить я не могу. Я боюсь антропоморфизировать. Но я могу представить: во-первых, запах смерти – это очень сильная вещь для животных. Заранее они смерти не боятся, не знают, что такое смерть. Но запах смерти, пока волк умирает, пока еще не наступило окоченение, – панически боятся.
А говорят, что волки съедают больных, старых?
Да это все сказки. От драк молодые часто погибают: поранят — кровотечение или инфекция, не сможет передвигаться, ослабнет. До годовалого возраста только половина доживает. Но целенаправленно никогда не убивают. И про каннибализм это блеф. Конечно, можно довести. При блокаде и поволжской голодовке тоже и дети родителей ели, и родители детей ели.
На самом деле у них фантастически развита взаимопомощь. Они ведь и мне жизнь спасли. Мы с охоты возвращались, а охота страшно неудачная была. То несколько оленей ушло от нас, то еще что-то. Целый день и уже к вечеру, еле-еле ноги волочим. И волки уставшие, а я – можете себе представить. И где-то километрах в пяти от рандеву-сайта валун огромный лежал. Я подхожу к нему, надо присесть, уже правда сил никаких. И оттуда на дыбы встает медведь. А расстояние — как мы с вами. Я сейчас не помню: я закричал или он какие-то звуки издал – но волки услышали и бросились. Хотя один его удар мог этого волка распороть. Волчица его за пятку взяла – и тут уже душа поэта не вынесла, он пошел вниз, под склон.
Тогда я в первый раз задумался по поводу альтруизма: что это такое? Значит, это реализация биологической потребности. Что будет – зверь об этом не думает. И тогда я понял, что все что мы имеем, чем мы гордимся, – это не мы придумали, это все оттуда идет… Но интересно, что волчат они от человека не защищают – понимают, что лучше остаться производителю, чем всем погибнуть. И это приобретенное, культура. От любого другого зверя волчат защищают — от рыси, например, или от соседей, других волков.
А бывает, что другие нападают?
Это редко бывают, когда территориальные войны. Если иссякание пищи на той территории по каким-то причинам — как правило, из-за человека.
А на луну ваши волки выли?
Они воют не на луну, просто полнолуние вызывает прилив эмоций.
А зачем воют?
Общаются с другими группами, это социальный контакт, «прикосновение». Кроме того, это информация — о расстоянии до других зверей, о статусе, об эмоциональном состоянии. У каждого есть своя партия – и судя по всему, они строго функциональны.
Откуда они знают, как выть?
Вообще, есть две категории звуков. Врожденные, на которые реакция у других тоже врожденная. Например, звук опасности – это такой фыркающий лай. Щенки его слышат – разбегаются, хотя их никто не учил. И есть приобретенные звуки, которым научили. Притом есть диалекты: допустим, кахетинский волк вряд ли поймет волка из Западной Грузии. Я был в Канаде, по приглашению Джона Тебержа, пришли в национальный парк. Я начал вабить (призывно выть – РР), развернулся — ул-лю-лю — по-грузински, завитушки пустил – и вообще наплевали на меня волки. Я был страшно оскорблен. А Теберж просто кларнетом так – уууу – и все, они с ума сошли, заголосили.
И что значат все эти завитушки? Что они друг другу говорят?
Если бы я знал, я бы составил словарь. Эти вопросы меня тоже страшно интересуют – жаль вот, нет возможности заниматься. Разная информация передается. Я, например, нашел, что родители, когда волчат подзывают к добыче на большом расстоянии, то воем объясняют, как идти. Там же тропы, прямо идти невозможно. Матерый идет до поворота – воет, щенок слышит. Потом до следующего — там повоет. В четыре-пять месяцев волчата уже соображают, этот зигзаг формируется в воображении, они легко находят. Есть вой для собирания стаи — когда группа разбредается и волк скучает. Этот звук легко отличить – он такую тоску наводит, душу выворачивает. Честно говоря, много всяких взглядов на эту тему, но пока понятно мало. Есть такой Сан Саныч Никольский в Москве, он лучше все это знает, его спросите.
.
И два года вы с ними сидели? Безвылазно?
Нет, когда месяца три просидишь в лесу, душа человеческого общения требует. Иногда я возвращался домой, в Тбилиси на несколько дней, дольше нельзя было, чтобы не отвыкли.
Вы сказали, у вас уже дети были?
Да, были маленькие дети. Дети в квартире с волками выросли, это был целый тарарам. Вообще я был такой белой вороной, потому что все нормальные зоологи занимались животными, которых можно есть. «Как заниматься зверем, которого есть нельзя? Занялся бы оленем!» Они были уверены, что я на своих волках деньги все-таки зарабатываю, убиваю их, сдаю шкуры. Не могли эти люди так не думать: зарплата была сто сорок рублей, а за волка премию давали пятьдесят рублей. Обязательно кто-нибудь насылал фининспекторов: куда волчат дел? Волчата же часто гибнут. Я говорю: похоронил. Ну как они могли поверить, что я похоронил такие деньги? Приходилось идти туда, выкапывать этих несчастных, уже разложившихся, хоть шерсть найти. А я по-разному деньги зарабатывал: чеканкой занимался, ювелирные украшения делал, по мельхиору, серебру, продавал исподтишка, автомехаником работал. Зарплаты не хватало, конечно, чтоб экспериментально работать с ручными животными, мясом же надо кормить. Но что я мог сделать? Непреодолимое желание было этим заниматься.
А с волчьей семьей чем дело кончилось?
Там же нельзя было навечно поселиться, я-то с удовольствием, но нельзя было. А через год я вернулся – и оказалось, что перед этим там истребили пятьдесят четыре волка, включая моих. Это было очень тяжело…
И после этого заповедник наполнился одичавшими собаками, потому что некому было держать границы. Потом я приручал к себе других, еще пять семей у меня было – но та оказалась для меня самой важной. Дальше и дистанция у нас была больше, и не так интересно, честно говоря. В основном те волки ходили с овцами, кочевали на зимние и летние пастбища. А это психологически совсем другие звери, неинтересная жизнь.
И потом вы стали выращивать своих волков?
Да, по ходу дела мне пришла в голову идея реинтродукции. Первоначально она пришла мне для спасения моих зверей, с которыми я экспериментировал. Потому что отработал – или убить надо или в зоопарк отдать, куда-то избавиться от них в конце концов. Ну, какие-то зоопарки я находил, питомники — но сто зверей же невозможно раздать. Надо выпускать куда-то. Но зверь, выросший в неволе, в лесу не выживет – это было уже понятно. А с другой стороны, это общая проблема. В мире уже много видов, которых в природе не осталось, только в неволе. Леопард на Кавказе полностью исчез, полосатых гиен почти не осталось. Значит надо получать потомство в неволе и выпускать. Но вы же были в зоопарке – сразу бросается в глаза ущербность психики: нервные тики, стереотипные движения. Я решил попробовать вырастить зверей с нормальным охотничьим поведением, способных жить в лесу.
Дал объявление в газету, стал покупать волчат у охотников, выкармливать. К сожалению, первые два выводка я запорол. Я же брал сосунков, с совсем еще закрытыми глазами, непрозревших. Оказалось, что чтобы они нормально выросли, надо знать, как их выкармливать. Какая соска должна быть, какая дырка на этой соске. Например, во время сосания щенок должен массировать лапами молочную железу матери – одной-другой. По очереди работают мышцы-сгибатели и разгибатели, импульсы идут в мозг. А если им не во что упираться, возникает тоническое напряжение мышц — и сгибателей и разгибателей. В мозгу формируются очаги высокой активности, которые на всю жизнь остаются. Звери вырастают психически-неуравновешенными – депрессии, фрустрации, конфликты в группе. Манипуляторная активность лап у них неполноценна, а без этого жить волку трудно.
Потом оказалось, что плохо, если дырка в соске слишком большая. Желудок быстро наполняется — а у новорожденных мозг не до конца сформирован: они не чувствуют ни голода, ни насыщения, и останавливаются, только когда удовлетворили потребность в количестве сосательной активности. Это с желудком не связано. Молоко льется, животики раздуты, а они все равно сосут. Желудок растягивается — увеличивается его потенциальный объем. И когда они взрослеют, им нужно больше пищи, чем остальным, и голод у них наступает быстрее. Типа булемии состояние – не могут наесться. Они своим поведением абсолютно дестабилизируют обстановку в группе. Агрессия у них не ритуализируется, отношения они строить не могут… Но как я мог все это себе представить? Это я потом уже все понял.
Похоже, живое существо ужасно тонко притерто к среде: шаг в сторону – и все, сломалось…
Безусловно. Это первым сказал еще Леонардо Да Винчи — что организм не существует сам по себе, он живет в среде, и все наши исследования должны быть построены на понимании их общности, иначе это будет артефакт. Поэтому так важен для меня был полевой опыт.
Конечно, эти пределы у новорожденных особенно узкие, у взрослых пошире. Надо было их как-то поймать – и слава Богу, основную часть я, кажется, поймал. Выкармливал волчат я дома — и как только они начинали передвигаться, время выхода из логова – уже их вывозил в поле, на пару дней. А совсем выпускал их уже половозрелыми, на Триалетском хребте, недалеко от Тбилиси. И там был с ними. Не постоянно — на недельку останешься, возвращаешься.
И как вы их учили?
Главное, чтобы у них сформировались навыки ориентации в пространстве. Территорию должны знать, на которой будут жить, водопои копытных, тропы основные. Без этого они не смогут охотиться. Дальше надо научить брать след. Допустим, идем, наткнулись на след оленя. У волков четкая реакция — олени очень резко пахнут. Надо их обязательно успокоить — я сам начинаю след изучать, обнюхивать, подскуливаю, подзываю их. Они обязательно подбегут и сделают то же самое. Родители так и обучают их. Если, допустим, след опасный, мать демонстративно обнюхивает – щенки подбегают, тоже обнюхают – и тогда она издает сигнал тревоги. Это такой фыркающий лай. Он у всех волков одинаковый – и у щенков на него врожденная реакция. И все — они врассыпную. К этому следу в жизни не подойдут больше. Лаять я так научился. А звуки, которые они издают, положительно подкрепляя какую-то ситуацию, я изобразить не могу – значит просто за ухом почешу.
Но вы же не чуяли всего, что они?
Иногда я на их реакцию реагировал. Какой-то звук или запах появился, а я не чувствую. Даже не обязательно понимать – главное среагировать и смотреть в ту же самую сторону. И в конце концов увидишь. А они, зато, видят хуже, близорукие. Я это как раз тогда заметил. Была осень, сезон охоты на перепела. И если я стою по ветру, они меня не могли отличить от охотников. Бросаются к нему, охотник в панике, я ору: «Не стрелять!» Целый тарарам. А они, когда сообразили, что это не я, пролетают мимо – и перепелочку, висящую у него на боку, — хоп… Что было делать? Носить яркую одежду – я других зверей перепугаю. Хорошо, что тогда в Грузии никто бороду не носил — единственно, когда кто-то из близких умирал, 40 дней не брились. Пришлось отпустить бороду.
А охотиться как вы их учили?
Да просто один к одному повторил то, что видел. Браконьерничал втихаря, стрелял косуль. Сперва мясо давал – сначала полупереваренное: покупал желудочный сок, что в аптеках продается, заливал, оно ферментировалось. У волчат, судя по всему, не хватает ферментов. Потом сырое мясо, потом со шкурой – ногу принес, бросил. А дальше стал приносить подстреленных косуль – я стрелял в них шприцем со снотворным. Когда она начинает выходить из наркоза, я выпускаю волков.
Но вы же не могли заменить стаю волков, учить загонять, нападать?
Главное было их мотивировать, показать свой интерес — я же был для них вожаком, доминантом. А они сами все делали. Одной успешной охоты достаточно, потом все оттачиватеся идеально – главное, чтобы они знали вид, на который охотиться надо.
Параллельно они учатся думать — примерно в пять месяцев они думать начинают. Они же все время играют в догонялки — и учатся экстраполировать движение жертвы, короче говоря, срезать путь преследования. Сначала это у них плохо получается: если партнер скрылся из виду, забежал за валун, они повторяют его путь. А в пять месяцев вдруг начинают соображать. Потом в экспериментах выяснилось, что именно в этом возрасте у них формируется способность использовать прошлый опыт, разлагать его на элементы и строить логические связи.
Но интересно, что в экспериментальных условиях звери плохо решали такие задачи. Они решали, но вскоре начинали срываться — и уже отказывались работать, огрызались. Потому что мышление требует сильного нервного напряжения. Но как они тогда охотятся? За одну охоту волку приходится решать десятки экстраполяционных задач – и они никогда не ошибаются, хотя эмоциональное напряжение высокое. Почему? Мы с Крушинским, моим покойным учителем, часто про это говорили. Он посоветовал мне эту загадку разгадать.
Потом оказалось, что у зверей, выросших в неволе, в обедненной среде, способность мыслить не может развиться нормально. У меня было две группы волчат. Одну я вырастил в обычном вольере, а другую в вольере с обогащенной средой – множеством валунов, завалами из стволов деревьев, специальными ширмами, за которыми можно спрятаться. И в семь месяцев волчата из обогащенного вольера могли решать экстраполяционную задачу, а волчата из обычного — нет. Потом, в годовалом возрасте, я поменял их местами – но они уже не могли научиться нормально думать, способность угасла. На экстрополяционнной установке они могли решить одну-две задачи, а дальше начинали срываться. А волки из обогащенного, как семечки, их щелкали. Почему так? Похоже, что есть два уровня. Нельзя говорить о сознании и подсознании у волка – но что-то типа этого. Если у зверя нет экстраполяционного опыта, ему приходится «сознательно» оперировать какими-то знаниями, и это ему тяжело. Это как таблица умножения: если учить интенсивно, у ребенка появляется отвращение. А если опыт прочный, накоплен медленно, в игровой ситуации, то операция происходит на подсознательном уровне. Как машину водишь или на пианино играешь — решение самой задачи не вызывает эмоционального напряжения.
Это напоминает один классический опыт по детской психологии…
Да конечно, сущностно мы мало отличаемся, жизненные задачи одинаковые. Всю жизнь учимся жить… Потом я обе эти группы выпустил на том же Триалецком хребте и попытался научить их охотиться. Понятно, что со зверями из обычного вольера не получилось. Пока косули и олени, их не боялись, еще как-то, а потом все. К сожалению, я сознательно на это пошел, вырастил их неполноценными. Я знал, что им придется всю жизнь провести в неволе. А те прекрасно выучились.
В какой-то момент вы обнаружили, что они сами умеют?
Мне повезло. Там, на этом хребте, волков не было, только собаки одичавшие. И косули к собакам адаптировались, знали, что это хищник. А у волка другой запах, другие повадки – косуля подпускала близко. Есть такое понятие «дистанция бегства» — это расстояние, на которое зверь к себе подпускает. По ней легко можно определить уровень браконьерства. Когда я в Швейцарии или в Америке в национальные парки захожу – слушай, надоедают эти звери, все время перед глазами крутятся! А у нас ближе пятисот метров не подпускают… Ну вот, косули волков не боялись, поэтому вероятность успешной охоты была 50% — это очень много. Это, честно говоря, спасло проект. Потом дистанция бегства начала увеличиваться и успешность падать.
Я слышал, вы научили их не есть овец?
Да, главная проблема реинтродукции какая? Проблемы с местным населением. Потому что эти звери не боятся людей. Вот много лет выпускают гепардов в Африке. А они от голода копыта откидывают, приходят в деревни, кур воруют, овец. Люди их убивают, приходится их обратно отлавливать. Если местное население против – конец затее. Тем более в бывшем СССР браконьерство потрясающее.
Я же знаю диких волков – они панически избегают людей. Значит надо было как-то и моих научить. А в шестидесятых годах был такой великий физиолог Хосе Дельгадо, он испанец был и придумал такое шоу, деньги зарабатывал. Он быкам вживлял электрод в мозг и у него был радиопередатчик. И когда этот разъяренный бык на него мчался, он нажимал на кнопку – и бык замирал в полуметре от него. Но волкам в мозг вживлять электрод не будешь — я придумал ошейник. Хорошо тогда появились такие супер-пупер галетные батарейки. В Тбилиси все можно было у военных купить. Я набирал их, девять вольт, и на выходе 300 вольт было.
Мы привлекли местных жителей. Потому что скрыть эту работу невозможно было, а если показать селянину, что волк тебя боится – это полный восторг. И сходу отношение меняется. А мне разные люди нужны были – и молодые, и старые, и горбатые, с сумкой, без сумки, с палкой, с ружьем, такие-сякие. Волки привыкли ко мне, и это генерализованная реакция — они никаких людей не боятся. Новый человек появляется – они идут к нему, я сразу нажимаю кнопку, они получают раздражение током. Раз, два, уже на третий раз, как только увидят человека, убегают моментально. Но сначала они убегали недалеко, а надо было выработать такую реакцию, чтобы им жизнь спасала, чтобы дистанция избегания была недоступна для выстрела. В общем, нужно было около сорока дней, чтобы идеально отработать.
Ну и аналогично надо было выработать реакцию на домашних животных. Пастухи на это охотно соглашались, им было интересно, как это волк барана не съест? Это вещь немыслимая. Надо было видеть выражение лица этой овцы, от которой волк убегал. На второй раз она уже на него сверху вниз смотрела: козявка!.. И у крестьян точно такая же была реакция, очень им понравилось.
Но реакция эта не вырабатывается генерализованно на всю скотину — по каждому виду надо было отдельно: на овец, коз, коров, лошадей. По ходу дела одна волчица у меня залезла в овчарню, а там и куры были. Она передавила кур, а овец не тронула…
В Москве продаются такие ошейники.
Да, я сдуру опубликовал статью, все описал. У нас-то никто не почесался, а в Америке уже через два года они появились, «electronic dog trainer» называется. У меня еще одна затея была с ними: я волкам вешал маленькие радиопередатчики, пеленговал – и можно было четкую картину их передвижений видеть. Сам пеленгатор собрал, работал на пять километров. Они же куда-то уходят, чтобы не бегать за ними. Ну и военные меня поймали. Что там пипикает в эфире. У меня тогда кварцевых стабилизаторов не было, и в тени или на солнце — частота менялась. Они слышат: И-у-и-у… — думали, кто-то код какой-то придумал. Три дня сидел я у них в КПЗ, в грузовике, умолял: «Слушайте, зоолог я. Ну хотите, позову волков?» «Издеваешься? За дураков нас держишь?» Хорошо, на третий день, видно, сообщили кому-то, полковник приехал: «Чем занимаетесь?» Я говорю: «Институт зоологии, слежу за передвижением волков». «Как докажете?» Я говорю: «Давайте выйдем отсюда, сто метров отойдем, я повою — они придут.» Он так посмотрел на меня с прищуром: врет, заливает. Волки к нему из лесу придут. В общем, повыл, они вышли — те в ужасе, хорошо не перестреляли. Ошейники заставили меня снять, отобрали, только попробовать успел.
В общем, вы их всему обучили. И что дальше?
Дальше интересно было, что будет у следующих поколений. Своих волчат они всему обучили, это я убедился. Даже первая генерация щенков — она уже меня избегала. Потому что волчица видит человека — и сразу издает этот фыркающий лай, и они разбегаются. Сама она потом видит, что это я, общается, а они боятся. Но хотелось посмотреть, как дальше. Я сделал каждому ошейник металлический, из стальных линеек. И на каждом надпись, что если вы мне принесете этот ошейник, я вам плачу в два раза больше, чем государство. И ни одного мне не принесли. Я потом спрашивал: за десять лет в тех краях не было убито ни одного волка, никто из местных охотников их не видел. Значит, выработалась традиция, они учат щенков.
А к другим видам все эти затеи применимы?
Эта методика подходит и к тигру, к леопарду, ко всем крупным хищникам. Просто волком выгодно было заниматься, потому что это наиболее сложный вид – и психика, и социальная организация. Сейчас дай мне такую возможность, я бы все иначе сделал, не стал бы столько волчат выкармливать, весь этот тарарам. Подсадил бы их к волчице, которая всему обучена. Как пастушеские собаки обучают щенков. Я уже знаю, что все это идеально передается. Повозиться с парой-тройкой пар — они сами всех научат.
Долго вы с ними возились?
Четыре года наблюдал. Пока не убедился, что все с ними нормально.
И больше их не видели?
Там потом такая странная история была. Это было через девять лет. Я поехал туда по своим делам, ходил по лесу – и увидел какой-то знакомый след. Сначала даже не понял, почему знакомый, а там фаланги одной не было. Я понял, что это мои звери. Почти неделю ходил, вабил. И, в конце концов, они вышли, двое волков. Им уже по тринадцать лет было, седые, зубы стерты. Я почти уверен, что они уже не могли охотиться на косулю, наверно, зайцами и грызунами питались. Судя по всему, они уже дня два за мной наблюдали, ходили вокруг. Вышли, уставились, и так смотрели-смотрели — а потом начали играть, как щенки. Как они играли, визжали! Таким счастливым я никогда не был.
Фотографии: Михаил Йошпа для «РР»; Ясон Бадризде
экономический кризис, что происходит?, Новости, Новости экономики, В мире
В мире, экономический кризис, кризис, что происходит?
Одной из главных претензий, причем как экономических, так и этических, к современной модели мировой экономики является вынос реального производственного сектора в страны третьего мира. Это делает национальные экономики западных стран менее устойчивыми и самодостаточными, уничтожает в них целые сегменты, а с точки зрения трудовых ресурсов в этих странах вымываются соответствующие инженерно-производственные профессии.
Бедные работают на бедных
Не придают картине особого блеска и миллионы интернациональных пролетариев, готовых на ненормированный тяжелый труд «за доллар в день». Сам транснациональный бизнес лишь пожимает плечами: если бы, мол, не мы, у них не было бы и этого. Рядовым потребителям из «золотого миллиарда» несчастных аборигенов, конечно, жалко. Причем финансовая элита или бизнес-управленцы достаточно спокойно смотрят на вопиющее неравенство — как сословная структура общества, так и принцип рационального рыночного поведения изначально предполагает, что «всего на всех не хватит» и кто-то будет богат, а кто-то беден. А вот чем более скромны доходы людей, тем чаще среди них встречаются хотя бы в душе сочувствующие эксплуатируемому населению третьего мира. Про творческие, научные и прочие высоколобые «элиты смыслов» нечего и говорить: на Западе для них традиционна симпатия к левым идеям и прочим антиглобалистским конструкциям.
Между тем общество потребления — это, как известно, общество массового потребления. Для людей с высокими доходами нет разницы, стоят ли кроссовки 100 долларов или 10, и чаще всего они приобретают вещи малотиражные, производимые с высоким качеством, изготовленные вовсе не на китайских фабриках. Богатые пользуются «снятыми» результатами системы мирового разделения труда в виде своих доходов. А плодами этой системы — дешевыми и доступными товарами и услугами пользуется средний класс и прослойка граждан с доходами ниже среднего. Представим себе молодого человека, разделяющего околоантиглобалистские взгляды. Он вряд ли выбрал офисную карьеру яппи — управленца, скорее всего, предпочитает быть наемным специалистом или фрилансером. Презирает тех, кто падок на статусные товары с дорогими логотипами. Сам же свои не очень большие доходы тратит в магазинах-дискаунтерах и даже гордится тем, что носит недорогую одежду, обувь, покупает технику эконом-класса. Но в нынешних реалиях это значит, что именно он своим спросом и поддерживает систему, где одни люди за доллар в день шьют демократичные футболки, чтобы другие могли их купить тоже за доллар. Замкнутый круг — одни бедные работают на других бедных.
Да, вполне вероятно, что эта система будет преодолена в результате нового протекционизма, суверенизации национальных экономик развитых стран и ревальвации валют стран, демпингующих на рынке дешевой рабсилы и себестоимости реального производства. Но вопрос в том, приведет ли это к гармонизации мира, к снятию наболевших проблем или вызовет новые проблемы, не менее острые?
Их не остановить
После отмены ограничений на поставку китайского текстиля в США и ЕС в 2005 году Китай значительно укрепил свои позиции лидирующего экспортера в этой сфере (график 1). Согласно докладу Trends in US Textile and Clothing Imports, 2009 Edition, в 2008 году его доля в общем объеме импорта текстиля достигла 35,1% в финансовом измерении и 40,9% по натуральному объему. В результате на рынке текстиля США к середине 2009 года доля китайской продукции достигла 35,9%, на рынке готовой одежды — 39,4%.
Среди других стран, одевающих США, — Вьетнам (второй по объемам после Китая), Индонезия, Камбоджа, Индия и Пакистан. В Камбодже текстильные фабрики обеспечивают 70% национального экспорта, доля еще выше в Бангладеш и Макао. В Пакистане, Шри-Ланке и Маврикии этот показатель выше 50%. Хотя США являются страной-вдохновителем идей ВТО и свободной мировой торговли с разделением труда, Национальный совет производителей текстиля (NCTO) США в прошлом году в очередной раз призывал американское правительство как можно скорее принять меры контроля за ввозом из Китая этой продукции.
Европейцы находятся в похожем положении. В 2008 году доля китайского текстиля на рынке ЕС составила 29,8%, готовой одежды — 42,8% (график 2). Китай занимает первое место среди прочих стран-экспортеров. По данным Textiles Intelligence, несмотря на кризис, азиатские экспортеры одежды в ЕС в 2009 году упрочивали свои позиции, рос объем импорта из Бангладеш — на 15,3% в стоимостном измерении, на 3,4% по объему, Индии — на 4,9% и 3%, Шри-Ланки — 10,2% и 1,6% соответственно. Вьетнамская одежда в 2009 году подорожала для ЕС на 58,6%, и в результате, хотя Вьетнам увеличил поставки одежды в ЕС на 6,7% по стоимости, фактический их объем снизился более чем на треть. А вот другие неазиатские партнеры ЕС в этом секторе — Турция, Тунис и Марокко — в результате кризиса ухудшили свои позиции.
За счет чего удается сохранять позиции азиатским производителям? Они тоже страдают от кризиса (так, в Китае в 2009 году массово закрывались текстильные производства, и были выступления и демонстрации уволенных рабочих), но при этом делают ставку на снижение издержек, переводя производства в регионы с более низкой стоимостью труда. Кроме того, китайское правительство и банки продолжают, в отличие от других стран, с помощью госрезервов кредитовать своих экспортеров для поддержания их позиций на внешних рынках. Поэтому, хотя ЕС и выступает за демократическую торговлю, то, как уверенно Китай упрочивает свои позиции, вызывает беспокойство — так, например, в декабре 2009 года правительства Евросоюза проголосовали за продление антидемпинговых санкций в отношении китайской обуви еще на 15 месяцев.
А в докладе The World of Apparel британской консалтинговой фирмы Clothesource, специализирующейся в области информации о производстве одежды и торговле ею, об итогах 2009 года говорится, что дальнейший рост объемов китайского текстильного импорта в США уже вообще ничем нельзя остановить.
Что китайцу хорошо, то русскому…
Текстильная отрасль — это только один из примеров, характеризующих общую тенденцию. А она такова: если в 2001 году, по данным американского министерства торговли, импорт китайских промышленных товаров на общую сумму 83 млрд долларов составлял 27% торгового дефицита США по этой группе товаров, то за первую половину 2009 года импорт тех же китайских товаров (108 млрд долларов) составил уже 78% от объема торгового дефицита США. В результате с 2000 года США потеряли 6,5 млн рабочих мест, в том числе и 2,1 млн после начала мирового кризиса в 2007 году. Ради прогресса в деле снижения торговых барьеров в рамках ВТО США, по сути, пожертвовали своей текстильной промышленностью: если в 1995 году там было занято 1,56 млн американцев, то в 2009-м — уже всего 414 тысяч.
Посмотрим на статистику по объему работников промышленных производств США и Китая (графики 3 и 4) . Число китайских рабочих колебалось в период с 1990 по 2006 г. в пределах 110—130 млн человек. Число занятых в американском реальном производстве достигло около 20 млн человек к концу 70-х и с тех пор неуклонно снижается, достигнув в марте нынешнего, 2010 года 11,5 млн человек. Расценки на их труд радикально различаются (график 5) — если американский рабочий зарабатывает в час около 25 долларов (а европейский — около 33), то средняя аналогичная цифра по Китаю за последние десять лет росла в диапазоне 0,5—1 доллар в час (0,81 доллара в 2006 году), составляя около 3% от американской. Рабочие в китайских городах в чуть лучшем положении — это 1,47 доллара в час. В то же время, по данным профсоюзов швейных фабрик Юго-Восточной Азии, в их секторе эти цифры еще ниже, а в Китае составляют около 2 долларов в день (таблица 1).
А насколько конкурентоспособно наше отечественное производство? По данным компании Manpower, средний возраст работников в промышленности сегодня составляет 53 года, а средняя зарплата рабочего в России — 9000 рублей, то есть 7,5 доллара в час. Это намного ниже, чем в развитых странах, но в то же время намного выше, чем в Юго-Восточной Азии. На стороне Китая не только природно-климатические факторы (так как преобладающая часть китайской легкой промышленности находится в южной половине страны, на китайских фабриках не нужны системы отопления, горячего водоснабжения и вентиляции), но и человеческий фактор. Вот фрагмент интервью одного из отечественных бизнесменов, чей бизнес конкурирует с китайскими производителями одежды: «Интенсивность труда китайских рабочих минимум на 50% выше, чем у нас. В Китае рабочий день заканчивается только тогда, когда ровно в 19 часов начальник цеха выключает рубильник, прекращая подачу электричества к станкам. И только после этого рабочие начинают чистить машины, приводят себя в порядок и идут отдыхать. На нашей фабрике уже без пятнадцати пять вся работа останавливалась, и все ждали гудка, чтобы уйти домой. Китайские рабочие — женщины — во время работы молчат. Наши — обсуждают вопросы личной жизни. Китайский рабочий легко покидает дом предков и едет туда, где есть работа и платят зарплату. Живет в общежитии и с родственниками видится дважды в году: на Новый год по лунному календарю и на годовщину образования КНР, когда по всей стране объявляют недельные каникулы. Китайский предприниматель платит государству налог на зарплату — 10% от ее номинала, наш — в три с половиной раза больше. В Китае рабочий день длится 10—12 часов и выходных — два воскресенья в месяц. Такова китайская трудовая практика, сложившаяся веками, независимо от того, кто в Китае правил — императоры, буржуазия или коммунисты». В итоге даже при одной и той же производительной мощности оборудования и даже уровне зарплаты производительность труда на той же швейной фабрике в России оказывается более чем в два раза ниже.
Конечно, нельзя представлять картину упрощенно — да, тот же Китай заваливает США и Европу дешевой обувью, одеждой, игрушками и прочими товарами массового спроса, в то время как США, например, экспортируют в Китай станки. Но очевидно, что для рядового, массового потребителя западных стран именно произведенные в странах третьего мира вещи стали фоном повседневной жизни.
Путешествия дешевых товаров
Из-за вышеперечисленных факторов сегодня путь потребительских товаров от места производства к покупателю напоминает детектив. Вот так, например, выглядят приключения спортивного женского бюстгальтера, который будет продаваться в США (рис. 1). Материалы для него изготавливаются на Тайване, там же происходит раскройка, а окончательная сборка и отделка осуществляются в Гондурасе, куда он транспортируется через США.
Цена этого изделия в американском магазине — 20 долларов, оптовая — 10—12 долларов. Цена материала, из которого он изготовлен, — примерно 2 доллара, транспортные и таможенные расходы для тайваньской ткани в расчете на один бюстгальтер — 0,4 доллара, а дорога скроенных деталей через США в Гондурас, где они будут сшиты в готовое изделие, и обратная доставка в США обходятся менее чем в 0,1 доллара на единицу товара. На то, чтобы сшить скроенные детали одного изделия, у работника фабрики в Гондурасе уходит 5 минут, что стоит 0,3 доллара (для сравнения, в США — 1,5 доллара).
В результате миграции промышленных производств в страны третьего мира меняется мировой экономический ландшафт (графики 6 и 7) — западные страны медленно, но верно теряют свой производственный потенциал и число граждан, занятых в реальном секторе, а развивающиеся — индустриализируются.
Но в развивающихся странах рабочие тоже все чаще хотят справедливости: так, например, осенью 2009 года шри-ланкийские профсоюзы выступали с требованиями поднять зарплату рабочих на швейных фабриках до уровня Asia Floor Wage — рекомендуемого нижнего порога оплаты труда для Азии (475 долл. в месяц) — этот показатель, рассчитанный в 2007 году представителями текстильных производств азиатских стран, отражает необходимый минимум для единственного кормильца семьи из четырех человек при условии 48-часовой рабочей недели. На Шри-Ланке сейчас рабочие текстильной промышленности имеют доход в четыре раза ниже, что не дает возможности даже полноценно питаться. Требования азиатских профсоюзов становятся понятны, если посмотреть на таблицу 1: в большинстве стран разница между зарплатами их рабочих и американскими — 10—20 раз, тогда как они хотели бы сократить этот разрыв до разницы в 4—5 раз.
И этот процесс идет. Растут заработки рабочих в Китае (график 8) — так, с 1996 по 2006 год годовой доход китайского рабочего увеличился почти в 3,5 раза. Но что хорошо для населения стран, ставших мировой фабрикой, то рано или поздно скажется на благополучии нынешних потребителей.
Кому выгодна ревальвация юаня?
В последнее время не утихают, а с прошлогодней осени все больше разгораются противоречия между Вашингтоном и Пекином по вопросу о курсе юаня. США требуют от Китая ревальвировать свою валюту, считая курс юаня необоснованно заниженным.
В течение трех лет (с лета 2005 по лето 2008 года) Китай провел повышение курса юаня почти на 20%. Но с началом мирового финансово-экономического кризиса приостановил дальнейший рост курса своей валюты (график 9). Пекин полагает свои действия правильными, считая такую валютную политику ответственной и даже полезной для мировой экономики, так как она способствует, с его точки зрения, финансовой стабилизации в мире в условиях кризиса.
США же считают, что валютная политика, предполагающая заниженный курс юаня, направлена на создание сверхвыгодных условий для китайских производителей, чья продукция в таких условиях обретает неоправданно высокую ценовую конкурентоспособность, результатом чего являются гигантские дисбалансы в мировой торговле, в частности огромный дефицит США в торговле с Китаем.
Под мощным нажимом многочисленных лоббистских групп в США американские государственные мужи грозятся официально объявить Китай «валютным манипулятором», в результате чего должны последовать санкции в виде резкого увеличения импортных таможенных тарифов на китайскую продукцию.
В то же время совсем свежие данные свидетельствуют о том, что обвинения в адрес Китая в создании торговых дисбалансов по всему миру мало обоснованы. Так, стало известно, что в марте в Китае отмечен первый за последние шесть лет торговый дефицит: при росте экспорта на 24% к марту прошлого года импорт подскочил на 66%. В этих условиях повышение курса юаня, которое сделает китайцев богаче и приведет к дальнейшему росту импорта, а также одновременно несколько снизит конкурентоспособность китайской продукции на мировых рынках, сократив экспорт, чревато тем, что устойчиво профицитный торговый баланс Китая может смениться на дефицитный.
Согласится Китай на ревальвацию юаня или не согласится (и тогда вступят в силу протекционистские меры США) — принципиальная разница невелика. Результатом будет одно и то же: рост цен на китайские товары на американском рынке, что немедленно будет означать удар по рядовым потребителям.
Вообще упорство американцев в этом вопросе представляется весьма странным — решить проблему торгового дефицита США эта мера не поможет. От китайских товаров американские потребители все равно не откажутся. Во-первых, в силу идущей уже несколько десятилетий деиндустриализации собственного производства многих товаров на территории США больше нет, а на его восстановление потребуются время и деньги. А, во-вторых, запас конкурентоспособности китайских товаров значителен, так как разрыв в оплате труда между США и Китаем пока еще просто огромен. Поэтому вследствие возможной ревальвации юаня цены на китайские товары на американском рынке, конечно, повысятся, но покупать их будут все равно. И как результат — торговый дефицит США не только не сократится, но имеет шансы вырасти еще больше.
Блеск и нищета внутреннего спроса
Допустим, что с ростом своего индустриального потенциала, а также вследствие ревальвации своих валют Китай, а вслед за ним и другие аналогичные страны-экспортеры переключатся на внутренний спрос, а реальный уровень заработных плат их граждан увеличится.
Так, уже в 2009 году рост продаж китайского текстиля и одежды на внутреннем рынке составил 20%. В 2009 году на каждого из 1,3 млрд китайских граждан приходилось 14,6 кг потребленных текстильных и трикотажных изделий, на 34% выше, чем в среднем по миру, но при этом значительно меньше, чем в западных странах, где, например, в Северной Америке этот показатель составляет более 38 кг на человека в год. Резервом потребления товаров легкой промышленности в Китае являются земледельческие регионы — в 2009 году в городах один китаец в среднем тратил за год на одежду 1042 юаня, то есть 152,5 доллара (в пересчете по курсу без учета паритета покупательной способности), в то время как сельские жители — 193,4 юаня, то есть всего 28 долларов — разница почти в 5,5 раза.
Резерв потребления составляют не только бедные жители Китая, улучшающие свои условия жизни, но и богатые. В настоящее время потребление товаров роскоши в Китае составляет 25% от мирового рынка — впервые обогнав Соединенные Штаты, Китай стал вторым в мире крупнейшим потребителем предметов роскоши (на первом месте — Япония). По прогнозу консалтинговой фирмы The Boston Consulting Group (BCG), в ближайшие пять — семь лет Китай сможет стать крупнейшим в мире рынком предметов роскоши — как прогнозирует BCG, к 2015 году среднедушевые располагаемые доходы китайского населения будут как минимум в два раза больше, чем сегодня, и на Китай будет приходиться треть мирового рынка предметов роскоши.
То есть в случае развития этого тренда Китай без западных стран обойдется — полтора миллиарда его граждан будут сами себя одевать, строить дома, производить компьютеры и автомобили. А кто в этом случае будет это делать для развитых стран, во многом утративших реальные производства?
Занимательная футурология
Попробуем представить себе последствия такого развития событий. Оздоравливающая перестройка экономики по схеме неоиндустриализации и неопротекционизма не сможет произойти одномоментно. Переориентация производств, частичное или полное восстановление отраслей, от которых уже отказались в развитых и не очень (например, у нас в России) странах, требует серьезных усилий и времени — сразу не будет ни ресурсов, ни специалистов. Представим себе, что наша страна утратила возможность закупать весь тот дешевый импортный текстиль, который сейчас к нам поступает, — с учетом того упадка, в котором находится эта отечественная отрасль, россияне лишатся пусть и не особо качественной, но дешевой одежды, которую привыкли приобретать на вещевых рынках. Сейчас доля отечественного легпрома на рынке — 20%. При этом, по оценке аналитиков DISCOVERY Research Group, доля отечественных производителей в общем объеме одежного рынка России в 2007 году составляла лишь 3,4—3,7%. С обувью картина та же: на конец 2009 года, по данным Минпромторга, продукция российских предприятий занимала лишь 20% обувного прилавка. Другие эксперты настаивают, что лишь каждая десятая пара обуви производится в России. Остальное — в основном китайская обувь (ежегодно у нас продается до 300 миллионов пар китайской обуви, в том числе и нелегальной, при общем потреблении 450 миллионов пар). С учетом того, что более половины российских обувных компаний само производство обуви вынесли на китайские фабрики, сомневаться в том, что россияне за редким исключением носят китайскую обувь, не приходится.
Понятно, что в этой ситуации и нам, и американцам, и европейцам придется восстанавливать соответствующие отрасли и производства. Но за 1,5—2 доллара в день ни у нас, ни у них работать без выходных по 12 часов никто не будет. Значит, цены потребительских товаров, которые вновь начнут производиться на родине, будут радикально выше нынешних. Особенно тяжело придется нам, ведь дешевые китайские товары — единственная доступная продукция для большей части нашего населения с крайне низкими доходами. Ее недоступность означает скатывание в крайнюю бедность. Но даже если национальные производства со временем компенсируют недостаток импортных потребительских товаров, для и без того страдающего от сокращения доходов из-за кризиса среднего и небогатого населения западных стран и России это будет серьезный удар по модели потребления.
Нынешняя модель предполагает дешевизну всех товаров, производящихся на рынках развивающихся стран, — это одежда, обувь, текстиль, бытовая техника и электроника, товары для дома, игрушки. Это, кстати говоря, является основой модели «одноразовых товаров» — устаревающих морально и физически, подлежащих буквально через несколько месяцев (или лет) замене на новые модели. В то же время продукты питания, например, стоят относительно дорого. Возможно, мы увидим возврат модели потребления, характерной для допостиндустриальных времен, когда товар-вещь как таковая снова обретет ценность, будет рассматриваться не как однодневка, а как обладающая качеством и приобретаемая надолго.
В любом случае это скажется на уровне жизни потребителей, привыкших к постоянному потреблению все новых товаров. Что в такой ситуации может сделать государство? Может быть, искать новые источники для импорта, если допустить, что вслед за Китаем другие страны-производители не повысят уровень жизни своих граждан. Возможно, куда более остро встанет вопрос о более справедливом распределении доходов, и произойдет изменение пропорции доли прибылей и заработных плат в ВВП — сейчас в России большая часть доходов от экономической деятельности распределяется в виде прибылей, то есть уходит владельцам компаний и их акций, а вовсе не работникам в виде заработных плат.
За чей счет гуляем?
Хотя на уровне патриотических лозунгов многие россияне (так же как и рядовые жители западных стран) за протекционизм и более самодостаточную экономику, в реальности плата за этот переход окажется весьма болезненной. Очевидна почва для усиления популистских лозунгов: зачем нам суверенная экономика с собственным производством, когда открытая экономика и ставка на мировое разделение труда означает, что для потребителей массовые товары будут дешевы и доступны. Тем более что утраченные навыки не так легко восстановить — особенно в России, с учетом аргумента о том, что мы так эффективно, быстро и дешево производить все равно не сможем.
С другой стороны, очевидна и нездоровая «эффективность» нынешней системы. Хорошо жить за счет того, что кто-то где-то очень хорошо работает за «еду», и объяснять это тем, что так уж заведено? К тому же с переходом к либеральной модели мирового разделения труда как-то позабылось, что до идеи привлечь к решению своих проблем миллионы дешевых азиатских рабочих развитие экономического благосостояния предполагалось через научно-технический прогресс, повсеместную автоматизацию производств и радикальное повышение производительности труда.
Конечно, все это лишь некие футурологические зарисовки — каким будет будущее мировой экономической системы, сейчас не знает никто. Но нет никаких сомнений, что исправление перекосов глобализации будет неприятным и болезненным именно для обычных, массовых потребителей развитых стран.
Автор: Маринэ ВОСКАНЯН, Андрей КОБЯКОВ
источник - http://odnakoj.ru/magazine/main_theme/pognalisq_zadesheviznoj/